Семенъ Михайлович, Микула Васильев, сынъ тысяцкого, Михаила Иванов Акинфович, Иван Александрович, Андрей Серкизов, Тимофей Васильевич Акатьевич, нарицаемый Волуй, Михайло Бренков, Левъ Морозов, Семен Меликов, Дмитрий Мининичь, Александръ Пересветъ, бывый преже болярин брянскый, и инии мнози, их же имена не суть писана в книгах сих. Сии же писаны быша князи токмо и воеводы, и нарочитых и старейших бояръ имена, а прочих бояръ и слуг оставих имена и не писах множества ради именъ, яко число превъсходит ми, мнози бо на той брани побиени быша.
Самому же князю великому бяше видети всь доспех его битъ, язвенъ, но на телеси его не бяше раны никоеа же, а бился с татары в лице, став напреди на первомъ суйме. О семь убо мнози князи и воеводы многажды глаголаша ему: «Княже господине, не ставися напреди битися, но назади или на криле, или негде въ опришнемь месте». Он же отвещаваше имъ: «Да како азъ възглаголю — братия моа, потягнем вси вкупе съ одиного, а самъ лице свое почну крыти и хоронитися назади? Не могу в томъ быти, но хощу якоже словомъ, такоже и делом напереди всех и пред всеми главу свою положити за свою братию и за вся христианы. Да и прочии то видевше приимут съ усръдием дръзновение». Да якоже рече, тако и створи, бьяшеся с татары тогда, став напереди всех. А елико одесную и ошую его дружину его бишя, самого же вкругъ оступиша около аки вода многа обаполы! И многа ударениа ударишася по главе его, и по плещима его, и по утробе его, но от всех сих Богъ заступилъ его в день брани щитомъ истины и оружиемь благоволениа осенил есть над главою его, десницею своею защитилъ его и рукою крепкою и мышцею высокою Богъ избавилъ есть, укрепивый его. И тако промежи многими ратными целъ схраненъ бысть. «Не на лукъ бо мой уповаю, и оружие мое не спасеть мене, — якоже рече Давидъ пророкъ. — Вышняго положилъ еси прибежище твое, не приидет к тебе зло, и рана не приступит к телеси твоему, яко аггеломь своимъ заповесть о тебе съхранити тя въ всех путех твоих, и не убоишися от стрелы, летящаа в день».
Се же бысть грех ради наших въоружаются на ны иноплеменници, да быхом ся отступили от своих неправдъ: от братоненавидениа, и от сребролюбиа, и в неправды судящих, и от насилья. Но милосердъ бо есть Богъ человеколюбець, не до конца прогневается на ны, ни въ веки враждуеть.
А отселе, от страны Литовскиа, Ягайло, князь литовский, прииде съ всею силою литовскою Мамаю помагати, и татаромь поганымь на помощъ, а христианом на пакость. Но и от тех Богъ избавилъ, не поспеша бо на срок за малым, за едино днище или менши. Но точию слышав Ягайло Олгердович и вся сила его, яко князю великому с Мамаем бой былъ, и князь великий одоле, а Мамай побеже — и без всякого пожданиа литва съ Ягайлом побегошя назад съ многою скоростию, никим же гоними. Не видеша тогда князя великаго, ни ратии его, ни оружиа его, токмо имени его литва бояхутся и трепетаху; а не яко при нынешних временех литва над нами издеваются и поругаются. Но мы сию беседу оставльше и на предлежащее възвратимся.
Князь же Дмитрий з братомь своимъ Володимеромъ, и съ князми рускими, и воеводами, и прочими бояры, и съ всеми вой оставшимися, став тое нощи на поганых обедищех, на костех татарских, утеръ поту своего, и, отдохнув от труда своего, велико благодарение принесе Богу, таковую победу давшему на поганыа, избавляющему раба своего от оружиа люта: «Помянулъ еси, Господи, милость свою, избавил ны еси, Господи, от сыроядець сих, от поганаго Мамая, и от нечьстивых измайлович, и от безаконных агарянъ, подавав чьсть, яко сынъ, своей матери. Уставилъ еси стремление страстное, якоже еси уставилъ слузе своему Моисею и древнему Давиду, и новому Констянтину, и Ярославу, сроднику великих князей на окааннаго и на проклятаго братоубийцю безглавнаго зверя Святоплъка. И ты, Богородице, помиловала еси милостию своею нас, грешных рабъ своих, и всь род христианский, умолила еси безлетнаго Сына своего». И мнози князи рустии и воеводы прехвалными похвалами прославиша пречистую матерь Божию Богородицю. И пакы христолюбивый князь похвали дружину свою, иже крепко бишася съ иноплеменники, и твердо забрашася, и мужьскы храбровашя, и дръзнуша по Бозе за веру христианскую.
И възвратися оттуду в богохранимый град Москву, въ свою отчину, с победою великою, одолев ратнымъ, победивъ врагы своя. И мнози вои его възрадовашяся, яко обретающе користь многу: пригнашя с собою многа стада кони, и велбуди, и волы, им же несть числа, и доспех, и порты, и товаръ.
Мы видим, что действительно объем повести набран главным образом, за счет «лирических отступлений». И все же в Пространной повести достаточно новой информации. Насколько она точна — второй вопрос, и мы этим позже займемся. А пока просто перечислим эту информацию.
Если верить летописям этой группы, у Мамая в войске были не только фрязи, черкасы и ясы, но и армени, и некие бесермены и буртасы. Относительно фрязей с достаточно большой долей уверенности можно утверждать, что это были итальянцы, фряги, как их именовали на Руси. Итальянцы (генуэзцы и венецианцы) имели свои колонии на Черном море, так что теоретически могли наняться к Мамаю, владевшему как раз Крымом и причерноморскими степями. Ясы традиционно ассоциируются с асами или аланами, предками нынешних осетин. Эти сарматские племена жили в то время не только в Предкавказье, но даже, вероятно, и в степях Приазовья, как минимум. Кто такие черкасы? Черкесы? Или предки будущих казаков, которых позже так и именовали черкасами? Но и те и другие жили в пределах Мамаевой Орды, так что вполне могли к нему попасть. В общем, народы, упомянутые в Краткой повести, вполне можно идентифицировать.
А вот с теми, кто появляется в Пространной повести, дело обстоит не так просто. Армени — это, похоже, армяне. Но откуда Мамай мог навербовать армян? Нет, конечно, этот древний торговый народ жил по всему Востоку. Да и вообще в Средние века Армения простиралась еще значительно дальше, чем сейчас. Но дальше — на юго-запад, к Средиземному морю, а не в направлении к Крыму и причерноморским степям. К тому же что-то я не помню, чтобы армяне славились как хорошие воины-наемники. Торговцы они были по преимуществу вне своей родины. И толку от них в войске?
Относительно же буртасов, а тем более бесерменов… Как посмотришь, идентификация этих народов остается сугубо произвольной. Просто по принципу «найти хоть кого-нибудь». Буртасы — это что-то из Поволжья. Их локализуют традиционно южнее волжских булгар. Однако Поволжьем Мамай в тот момент не владел. Мог, конечно, припугнуть кого-нибудь из тамошних беков (потом в булгарских источниках мы увидим аналогичную историю относительно булгар), но особой помощи так не получишь. Бессерменов (бесерменов) же считают жителями ордынских городов. Но главные города были опять-таки по Волге, а не в пределах причерноморских степей. Да и большими воинскими способностями горожане не славились. Так что, вводя буртасов и бесерменов, автор скорее пытается расширить географию владений Мамая до всей Орды, чтобы повысить значение победы русских.
Дальше: появляется подробное описание действий Олега Рязанского. Причем оно — странное. Летописец одновременно говорит и о том, что Олег помогает Мамаю, и о том, что он шлет сообщение о готовящемся нашествии Дмитрию.
Напомним: в Краткой повести говорится только о том, что уже после битвы Дмитрий узнал-де о том, что Олег слал помощь Мамаю и мосты на реках разломал. Что за мосты — не известно, какую помощь — не ясно. Так, ритуальная отписка относительно нехорошего соседа.
Сообщает Пространная повесть о численности русских войск («полтораста тысящ или с двесте»), о приходе на помощь Андрея Полоцкого с псковичами (помните: псковский летописец почти ничего о битве не знает!) и Дмитрия Брянского. Причем о последнем не сообщается, что он давно уже сидит в пределах Московского княжества, получив в кормление Переяслав, от которого городовой полк приходит под командованием своего воеводы. Таким образом, создается впечатление, что на помощь Москве пришли князья западнорусских земель, хотя на деле это были на тот момент изгнанники, никем, кроме собственных дружин, не командовавшие. Кстати, продолжает ли на момент битвы Андрей Полоцкий быть псковским князем, не известно. Он же в декабре предыдущего 1379 г. участвует в походе московских войск на Трубчевск. И о том, что ходит туда с псковской дружиной, ничего не говорится. Так что, очевидно, Андрей, так же как и его брат, просто-напросто живет в Москве со своей дружиной, фактически находясь на службе у Дмитрия Московского.
Рассказано, что Мамай три недели стоит на Дону (не понять, чего ждет) и посылает к Дмитрию с требованием дани, как во времена Джанибека (то есть до начала смуты в Орде, а не в том размере, о котором они договаривались раньше).
Значительно более подробно описан поход к Дону. Названа дата прихода войск в Коломну — 20
