писателями. Но составлен, по мнению исследователей, в VII–X вв. в бассейне Сырдарьи. Его легендарный создатель, от имени которого ведется повествование, Коркут — бек племени Кият. Эту личность казахи (тоже воспринявшие этот эпос, хотя повествует он о героических похождениях огузских богатырей и героев) считают исторической, основоположником музыкальных произведений для кобыза, эпического жанра и искусства врачевания.
Второй эпос — «Огыз-нама» — впервые был записан в XIII в. Рашид ад-Дином, а затем в XVIII в. упоминался хивинским ханом Абулгазы, считавшим себя прямым потомком Чингиза. Основное действующее лицо — Огыз-каган. Поэма посвящена его детству, подвигам и победе над одноглазым великаном Киятом.
Тут, впрочем, Кият выступает как сторонняя, не огузская сила. Но вот в XIX в. Кият был… старейшиной туркмен на Мангышлаке. И в 1820 г. русским все время приходилось иметь с ним дело. Поскольку этот Кият-бек (или Кият-ага) со своими людьми был первым, кто попросился под российское подданство. О чем и повествует масса документов.
Вот, к примеру:
«Поверенный туркменского народа старшина Кият-ага просит, дабы отменили пошлину, недавно наложенную на рыбу, которую привозили астраханские промышленники с юго-восточных берегов моря. С того времени, как сия пошлина наложена, рыбные ловли у туркменов прекратились, и они лишились тех выгод, которые от того имели. Сие понудило многих искать себе пропитание в Хиве и других местах; но дабы ловля сия была безопасна для наших промышленников, Кият-ага просит, чтоб ему исключительно позволено было снабжать наших промышленников рыбой и чтобы все торги с народом производились через него. Торговля сия ежегодно будет отправляться не более, как на двух судах, и не может быть весьма значительна. Кият-ага просит, чтоб ему в таком случае позволено было солить отсылаемую им рыбу своей солью, добываемой с Нефтяного острова. Народ, говорит он, будет тогда иметь настоящую причину признавать меня за старшего. Между тем он увидит преимущества, полученные мной от российского правительства, будет мне повиноваться, и тогда я могу без сомнения обратить сие повиновение в пользу государя. Если правительство наше, предполагая завести торговлю с туркменами, опасается понести убыток от сего, то первый опыт может быть сделан Кият-агой, он избавит нас через сие от хлопот и издержек, и народ его поневоле привяжется к нему. „Я предлагаю свои меры, говорит Кият-ага. Правительство само увидит: клонятся ли они к сображению разбросанного бедного народа? Мои личные выгоды будут велики; но каким только средством, кажется мне, можно управиться с моими соотчичами“»{125}.
Или вот еще:
«Вступив уже я с родственниками и приближенными моими под высокое покровительство Российской империи, желаю служить вам, жертвуя собой и состоя в подданническом повиновении, оказывать услуги не только по возможности моей, но еще превышающие ее взамен таковой вашей ко мне милости… При чем имею честь вам донести, что находящиеся на Челекене, Гургене и Атреке иомутские народы терпят страх и притеснение от астрабадцев и хивинцев, так что всякий день их беспокоят и желают привести их в повиновение себе. Словом, они хотят достать их в свои руки, нам же, кроме вас, нет другой надежды и покровителя, день и ночь нетерпеливо ожидаем, будет ли когда-либо начальник, чтоб один начальник был сюда прислан и поставлен на здешних границах, по которому бы мы могли безопасно жить от неприятелей и быть в спокойствии и тишине под защитой того начальника. В прочем народ нашего юрта в крайнем положении. Если счастье наше не подействует и от вас не будет прислан в нашу юрту доверенный начальник, то мы должны отдаться на расправу жаждущим крови нашей соседям, а семейства наши отдадутся им в плен, оставаясь навсегда с кровавыми слезами, и прежде всех я буду истреблен. Если вам угодно, чтоб я собрал рассеянных туркменцев и вручил всех их прибывшему сюда начальнику, то хорошо, а если сего быть не может, то просьба моя в том состоит, чтоб в обширных землях ваших отвести мне один небольшой угол, дабы привести мне туда семейство свое под покровительство ваше и не узнать уже лица неприятеля, молясь день и ночь о долгоденствии великого государя императора»{126}.
Так что если не род кият, то личное имя Кият у туркменов (огузов) было. Видимо, это все же слово общетюркское. Отсюда, кстати, следует, очевидно, что предки Чингизхана были никак не монголы. Что, впрочем, многие исследователи и раньше подозревали. Особливо если говорить о его непосредственных предках, кият-борджигинах. Ведь «борджигин» означает «синеокий». Об этом пишет тот же Рашид ад-Дин. И добавляет: «Как это ни странно, те потомки от третьего сына Есугей-бахадура и его детей по большей части — синеоки и рыжи». Да уж, типичные монголы! Нет, сдается, тюрки они все же были. И, скорее всего, слово «кият» означало «дальние». Такое название могли получать роды, живущие далеко от центра племенной территории, в любых тюркских племенах. Так что разные кияты вполне могли и не быть друг другу родственниками. Что, похоже, и происходило. Ну, не зря же, как я уже отмечал, топонимы «кият» расположены на бывших окраинах Дешт-и-Кипчак.
Но это все о корнях Мамая. А если уточнить про него самого? Что его-то имя означает?
Для слова «Мамай» нашел две трактовки. Первая — «никто». Честно говоря, сомневаюсь я в этой трактовке. Назвать человека — «Никто»! Это капитан Немо себя так обозвал, так все для того, чтобы подчеркнуть свою отверженность. А чтобы родители сыну подобное имечко выдумали… Народное объяснение, что считалось: если у воина нет имени, то его не сможет поразить враг или злой дух, — не катит. Что это за воин, если он врага боится и имя прячет! Это для более старых времен годится, а для Средневековья… Только с большой натяжкой, если ничего лучшего найти нельзя.
Есть в татарском языке mamaj — «чудовище, которым пугают детей». Еще не лучше! Есть в современном монгольском языке нарицательное имя mam — бранное «черт, дьявол». То же самое.
Единственное, что подходит, — «бугор». Такое слово есть у волжских татар. Именно отсюда — Мамаев курган в Волгограде. Слово, обозначающее возвышенность, вполне подходит для имени степняка.
Так что имя у Мамая тюркское (кто бы сомневался!). И если покопаться, встречается оно тоже только у тюрков. Причем именно западных. Был, к примеру, такой мамлюк Мамай {127}. Мамлюков, как помним, набирали из тюрок и кавказцев. И был национальный герой казахов, боровшийся с Джунгарией в XVIII в. — Мамай Жумагулулы, также прозываемый Мамай-батыр из рода тобыкты{128}. А еще у волжских ногайцев был род мамай. Но вот это как раз может быть уже следствие существования Мамая исторического. Все-таки ногайцы появились явно позже. Впрочем, они же могли принести имя Мамай и казахам.
Также явно уже по следам Мамая татарского появился популярный на Украине персонаж — казак Мамай. «Реальных Мамаев — „гайдамаков“ было, оказывается, не менее чем трое, если не четверо. Все они примерно одновременно возглавляли мелкие группы повстанцев, все именуются в источниках просто Мамаями»{129}. Причем это было, очевидно, не имя, а прозвище. Так что, при всем желании некоторых, сделать Мамая русским нельзя. Да, есть христианское имя Мамий (Маммий) — «матушкин сын». Но привязывать к нему Мамая — дело достаточно нелепое.
А вот то, что гайдамаки могли использовать имя исторического Мамая в качестве своего прозвища — вполне реально. Поскольку он для них вполне мог быть «своим», «национальным героем Украины».
Чтобы это понять, посмотрим сперва, что нам вообще про Мамая известно. Самым подробным описанием его деятельности является «Книга назидательных примеров и Сборник подлежащего и сказуемого
