панелей, которая выглядела не хуже тех, которые она видела в Версале.
— Прекрасно, — восхитился он ее работой, нежно улыбаясь. — Я нанял бы тебя, — сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее. — Ты хорошо себя чувствуешь?
— Превосходно. — Ее спина мучительно ныла, но она не призналась бы ему в этом ни за что на свете. Ей нравилось делать то, чем она занималась каждый день, и ей уже не так долго оставалось до родов. Всего три или четыре недели. Они нашли маленькую, опрятную больницу в Шамонте, где она собиралась рожать. Там был неплохой доктор, которого она регулярно посещала. Он считал, что все идет хорошо, хотя предупредил ее, что, вероятно, ребенок будет очень крупный.
— Что это значит? — поинтересовалась она, стараясь, чтобы вопрос прозвучал небрежно. Последнее время она немного нервничала в связи с предстоящими родами, но не хотела пугать Вильяма своими тревогами, они казались ей глупыми.
— Это может означать кесарево сечение, — признался ей доктор. — Это неприятно, но иногда для матери и ребенка этот способ безопаснее, если ребенок слишком большой, а ваш может быть крупный.
— А я смогу иметь еще детей, если мне сделают кесарево сечение?
Он поколебался, но затем покачал головой, чувствуя, что должен сказать правду.
— Нет, не сможете.
— В таком случае я не хочу делать кесарево сечение.
— Тогда больше гуляйте, двигайтесь, делайте упражнения, плавайте, если рядом с вашим домом есть река. Это поможет вам при родах, герцогиня.
Сара ничего не сказала Вильяму о том, что ребенок будет крупным и о возможности кесарева сечения при родах. Она была уверена в одном — ей хотелось иметь много детей, и собиралась сделать все, чтобы не рисковать ими.
До рождения ребенка оставалась неделя или две, когда Германия и Россия подписали пакт о ненападении, оставив Францию и Британию потенциальными союзниками, поскольку Гитлер уже подписал пакт с Муссолини, а Испания была фактически разрушена и никому не могла помочь.
— Ситуация обостряется, не так ли? — тихо спросила Сара однажды вечером. Они как раз переехали в свою комнату в замке, хотя оставались еще мелкие недоделки. Саре казалось, что она никогда не видела ничего более прекрасного, те же чувства охватили и Вильяма, когда он посмотрел на нее.
— Ничего хорошего. Возможно, в какой-то момент мне придется вернуться в Англию, просто посмотреть, что они думают на Даунинг, 10. — Но он не хотел огорчать ее этим. — Может быть, мы вдвоем съездим туда после рождения ребенка. — Они хотели показать новорожденного матери Вильяма, так что Сара не возражала против поездки.
— Трудно поверить, что мы вступим в войну, я имею в виду Англию. — Она уже считала себя англичанкой, хотя сохранила американское гражданство, выйдя замуж за Вильяма, и он не видел особых причин для того, чтобы она меняла его. Ей хотелось, чтобы был мир, чтобы она могла родить своего первенца. Ей не хотелось думать о войне, когда они вместе с Вильямом создавали надежный дом для будущего ребенка. — Ты не уедешь, если что-нибудь случится, Вильям, ты не уедешь? — Внезапно она в панике взглянула на него, перебирая в уме, что могло бы произойти.
— Я не уеду, пока не родится ребенок. Обещаю тебе.
— А потом? — Ее глаза расширились от ужаса.
— Только в том случае, если начнется война. А теперь прекрати об этом беспокоиться. Сейчас это вредно для твоего здоровья. Я никуда не собираюсь, только в больницу вместе с тобой, не глупи.
Она чувствовала слабую боль, когда они легли этой ночью в своей комнате, но утром боль прошла, и ей стало лучше. Сара сказала себе, когда поднялась с постели, что глупо волноваться сейчас о войне, ее больше должны заботить предстоящие роды.
Но первого сентября, когда она стучала молотком по шкафу в маленькой спальне, в которой она собиралась устроить чудесную детскую комнату, она услышала, как внизу выкрикнули что-то, но что, она не разобрала. Потом Сара услышала, как сбежали вниз по лестнице, и подумала, что кто-то, должно быть, поранился. Поэтому она осторожно спустилась вниз на кухню, чтобы помочь. Но все собравшиеся там слушали радио. Германия напала на Польшу. Позднее все они говорили о том, попытается ли Франция помочь Польше. Некоторые думали, что Франция не оставит Польшу в беде, большинство, однако, считали, что французам все равно. У них дома свои собственные неприятности, свои семьи, свои проблемы, некоторые все же полагали, что Гитлера следует остановить, пока еще не слишком поздно для них всех. Сара стояла, замерев от ужаса, оглядывая Вильяма и всех остальных.
— Что это значит?
— Ничего хорошего, — честно признался он. — Подождем и увидим.
Они как раз закончили крышу дома, окна были готовы, полы настелены, в доме оборудовали ванную комнату, но остались мелочи, которые необходимо доделать. Тем не менее львиная доля работы была выполнена, ее дом стоял цел и невредим и защищал их от стихии и от всего мира, самое время родить ребенка. Но самому миру угрожала опасность, и не было простого пути избавиться от нее.
— Я хочу, чтобы сейчас ты забыла об этом, — убеждал ее Вильям. Он заметил, что последние два дня она беспокойно спала, и он подозревал, что она вот-вот родит. Он хотел, чтобы ничто не тревожило и не огорчало ее и чтобы она думала только о ребенке. Была вполне реальная возможность, что Гитлер не остановится на Польше. Рано или поздно Британии придется выступить, чтобы остановить его. Вильям знал это, но не стал говорить Саре.
Вечером они спокойно обедали на кухне. Как всегда, мысли Сары были заняты серьезными проблемами, но Вильям старался отвлечь ее. Он не позволил ей обсуждать новости, он хотел, чтобы она думала о чем- нибудь приятном, но это было нелегко.
— Скажи мне, что ты собираешься делать в столовой? Ты хочешь восстановить ее панели в первоначальном виде или использовать те, которые мы нашли в конюшне?
— Я не знаю. — Сара выглядела рассеянной, словно пыталась понять его вопрос. — А ты как считаешь?
— Думаю, те, что мы нашли, выглядят лучше.
— Я тоже так думаю. — Она ковыряла вилкой в тарелке, и он видел, что у нее нет аппетита. Вильям беспокоился, не заболела ли она, но ему не хотелось надоедать ей вопросами. Сара выглядела сегодня усталой и встревоженной, как и все остальные.
— А как насчет кухни? — Они расчистили всю кирпичную кладку четырехсотлетней давности, и Вильяму она нравилась. — Я оставил бы все как есть, но, может быть, тебе хотелось бы чего-нибудь более изысканного?
— Мне действительно все равно. — Вид у нее был несчастный. — Я каждый раз чувствую себя больной, когда думаю об этих бедных поляках.
— Тебе не нужно думать об этом сейчас, Сара, — нежно сказал он.
— Почему?
— Потому что это вредно для тебя и ребенка, — ответил он твердо, но она заплакала и, выйдя из-за стола, начала расхаживать по кухне. Все, казалось, огорчало ее теперь, когда она так скоро должна была родить.
— А как же женщины в Польше, которые, так же как и я, беременны? Они не могут переменить тему.
— Это ужасно, — согласился с ней Вильям, — но сейчас, сию минуту, мы ничего не можем изменить.
— Почему же? Почему? Почему этот маньяк может творить такое? — повторяла она, потом снова села, задыхаясь и явно испытывая боль.
— Сара, прекрати. Не расстраивайся. — Он заставил ее подняться наверх и настоял, чтобы она легла в постель, но, когда он тоже лег, она все еще плакала. — Ты не можешь взвалить на свои плечи все тяготы мира.
— Дело не в моих плечах и не во всем мире, а в твоем сыне. — Она улыбнулась сквозь слезы, снова подумав о том, как она любит Вильяма. Он был так добр к ней, так неутомим, он работал без устали, восстанавливая замок только потому, что он ей понравился. За это время он тоже полюбил его и понял, что ее так тронуло. — Как ты думаешь, это маленькое создание когда-нибудь появится на свет? — спросила она
