кончик хвоста Кворл а быстро завернулся наверх. Он первый раз видел это движение.
Союз Морантов с империей изменил течение имперских войн. Малазане стали использовать здесь, в Генабакисе, новую тактику, транспортируя и людей, и провиант по воздуху. Они повсеместно прибегали к этому, и Вискиджак считал такую зависимость опасной: «Мы так мало знаем об этих Морантах. Никто и никогда не видел их лесных городов. Я даже их пол не разбираю». Большинство ученых считало, что они гуманоидного происхождения, но возможности проверить не было – Моранты аккуратно уносили с полей сражения всех убитых. У империи возникнут большие проблемы, если Моранты почувствуют тягу к власти. Он слышал, что цветовое разделение Морантов не случайно, оно обозначает иерархию, внутри которой никаких перемещений не бывает.
Верховный кулак Дуджек снова оказался рядом с Вискиджаком, его лицо было менее мрачно. Из-за дверцы люка донесли голоса спорящих людей.
– Они прибыли, – произнес Дуджек. – Дают за что-то взбучку вашему новому рекруту. И не говорите мне, в чем там дело, я не хочу этого знать.
Все спокойствие, которое ощущал Вискиджак, мигом улетучилось, когда он осознал, насколько он не желал возвращения Горечи. Но его люди в конце концов нашли ее, или она нашла их. В любом случае, его бойцы не очень-то рады ее видеть. Он не мог винить их за это. Не она ли пыталась убить Парана? Похоже, именно так и считают Быстрый Бен и Калам.
Голос Калама звучал громче всех, он вошел в роль распекающего рядового капрала больше, чем того требовали обстоятельства. Дуджек вопросительно взглянул на Вискиджака. Тот заторопился к люку. Он подошел к краю и заглянул в комнату внизу. Все были в сборе, они окружили Горечь, которая стояла, прислонившись к перилам лестницы и, казалось, скучала от всего происходящего.
– Тихо! – рявкнул Вискиджак. – Проверьте свои вещи и припасы, побыстрее! – Он увидел, как они зашевелились, и, удовлетворенно кивнув, пошел обратно к Дуджеку.
Верховный кулак разминал обрубок своей левой руки и морщился.
– Будь она неладна, эта погода, – пробормотал он.
– Маллет может помочь, – произнес Вискиджак.
– Нет необходимости, – ответил Дуджек. – Я просто старею, – он сжал зубы. – Все ваши тяжелые вещи уже отправлены к месту назначения. Готовы к полету, сержант?
Вискиджак посмотрел на вторые седла Кворлов, вздымающиеся на их спинах, и коротко кивнул.
Они следили за тем, как члены отряда поднимаются один за другим из квадратного отверстия, у каждого был тяжелый сверток, все были в плащах с капюшонами. Скрипач и Еж шепотом спорили, причем последний косился на Троттса, который шел за ним по пятам. Баргаст обвешал различные части своего тела всевозможными амулетами, трофеями и оберегами и походил на дерево, украшенное по случаю канизского празднования дня Скорпиона. Баргасты всегда славились своим неординарным чувством юмора. Быстрый Бен и Калам конвоировали Горечь; каждый шел, не спуская с нее глаз, пока она, не обращая на них ни малейшего внимания, неспешно двигалась в сторону ожидающих Кворлов. В ее мешке была только походная постель, а вот ее плащ был не просто плащом. Он выглядел как-то иначе и доходил ей до лодыжек. Она сняла капюшон. Несмотря на винно-алый цвет зари, лицо ее оставалось в тени. «Это все, кто у меня остался», – вздохнул Вискиджак.
– И как она? – спросил Дуджек.
– Все еще жива, – холодно ответил Вискиджак. Верховный кулак медленно покачал головой.
– Как не повезло молодым в наши дни…
При этих словах Дуджека на Вискиджака нахлынули воспоминания. Короткое пребывание в Пятой, осада Засеки, потом моттская кампания. Горечь появилась с вновь прибывшим в Натилог пополнением. Он видел, как она всаживала нож в трех местных наемников, которых они заключили в тюрьму в Сером Псе. Они не пожелали давать информацию, но, как он вспомнил, передергиваясь, – в этом только и состояла их вина. Никакой необходимости убивать их не было. Он стоял, пораженный и оцепеневший, пока Горечь издевалась над ними. Он вспомнил и то, как встретился взглядом с Каламом, и отчаянный жест, с которым черный человек пошел вперед, обнажив кинжалы. Калам оттолкнул Горечь и тремя быстрыми движениями перерезал три горла. Потом было то, что уже не раз заставляло сердце сержанта сжиматься: последними словами наемников были слова благодарности Каламу.
А Горечь просто убрала нож и ушла.
Хотя она уже два года была в отряде, люди вес еще называли ее новобранцем и будут так называть и впредь, пока живы. В этом был какой-то смысл, Вискиджак это понимал. Новобранец – это не Разрушитель Мостов. Это звание многое означает, оно подразумевает определенные дела. Горечь была новобранцем, поскольку мысль о том, что она по своим поступкам может считаться членом отряда, была для всех них как острый нож к горлу. И сам сержант думал так же, как и его люди.
Все это промелькнуло в голове сержанта, его лицо по-прежнему было непроницаемо. Но в глубине души он кричал: «Молодым? Нет, молодых можно простить, можно удовлетворить все их простые желания, им можно смотреть в глаза и видеть знакомые вещи. Но она? Нет. Лучше не смотреть в ее глаза, в них нет ничего от молодости, абсолютно ничего».
– Давайте двигаться, – произнес Дуджск. – По коням, – верховный кулак повернулся, чтобы сказать сержанту несколько прощальных слов, но выражение лица Вискиджака отбило у него всякую охоту говорить что-либо.
Два приглушенных удара грома раздались в городе, пока заря заливала багровым светом небо на востоке.
Последние капли дождя стекли по водостокам и теперь лились потоком по канализационным трубам на улицах. Грязные лужи заполнили вес впадины, отражая в себе густую пелену облаков. В узких улочках Краелского квартала Засеки еще пряталась ночная сырость и тьма. Кирпичи и булыжники квартала поглотили раскаты грома, не было слышно даже эха.
В одним из проходов, ведущих к южной стене, показалась собака величиной с мула. Ее огромная голова была низко склонена, на широких плечах и груди играли мускулы. Ночной дождь не коснулся ее: собачья серо-черная шкура была покрыта сухой пылью.
На серой морде горели янтарные глаза.
