– Именно Тавори и послала меня туда, – произнесла Фелисин, – Ты прав: привязанность никогда не надо брать в расчет. Поэтому я и превратилась просто в еще одно звено среди вереницы арестантов города Унты.
Потрясенный маг обернулся к Баудину.
– Да ты же Коготь, не так ли? – воздух вокруг Кульпа начал блестеть, и Фелисин догадалась, что он открыл свой Путь. Маг оскалил зубы. – Ты представляешь собой воплощенное в плоти угрызение совести адъюнкта.
– Он не принадлежит к Когтю, – сказал Гебориец.
– Тогда кто же он?
– Чтобы объяснить это, потребуется освежить в памяти некоторые исторические подробности.
– Начинай.
– Вспомни старое-старое соперничество, – начал бывший священник, – Танцора и Сумрак. Танцор создал тайную силу, которая предназначалась для военных кампаний. Согласно имперскому символу, который изображал руку демона, сжимающую огромную планету, Танцор назвал их Лапами. Однако Сумрак по образу и подобию Лап создала Коготь. Лапы принадлежали к внешней силе и действовали за пределами империи, в то время как Коготь стал внутренней секретной полицией, представляя собой сеть шпионов и убийц.
– Однако Коготь используют и в тайных военных операциях, – произнес Кульп.
– Так стало только сейчас. Когда Сумрак стала наследницей после смерти Келланведа и Танцора, она послала свой Коготь вдогонку к Лапам. Признаки измены стали проявляться незаметно: раз за разом миссии начали терпеть поражение, однако в этот момент кто-то по небрежности просто проговорился о ведущейся диверсантской деятельности. Два огромных кинжала скрестились, и теперь вы можете наблюдать, к какому горькому финалу привело это противостояние.
– Коготь, конечно, победил. Гебориец кивнул.
– Сумрак превратилась в Лейсин, а Лейсин стала императрицей. Коготь покоится на вершине груды черепов, подобно жирной сытой вороне. А Лапы пошли по следу Танцора. Они потерпели поражение и исчезли с лица земли… Однако несколько людей до сих пор придерживаются совсем другого мнения. Лапы просто ушли в глубокое подполье – настолько глубокое, что большинство людей просто не подозревают об их существовании, – бывший священник усмехнулся: – Возможно, это соответствует истине и в случае с Танцором.
Фелисин изучающе посмотрела на Баудина. «Лапа. Что же моей сестрице оставалось делать с секретной сектой возрожденцев, которые помнили и чтили императора и Танцора? Почему бы не использовать Коготь? До сих пор Лейсин вовсе не нуждалась в том, чтобы вся эта история выплыла на поверхность».
– Было слишком горько сознавать подобные взаимоотношения между родственниками, – начал свою очередную тираду Гебориец. – Бросить свою же родную сестру в самое пекло – будто она была одной из множества безликих жертв… Думаю, этот пример ясно свидетельствует о преданности Тавори по отношению к императрице…
– Не только Тавори, но и всего Дома Паранов, – ответила Фелисин. – Наш брат стал изменником у Дуджека Однорукого на просторах Генабакиса, поставив тем самым всю семью под удар.
– Обстоятельства нарушили все планы, не так ли? – спросил Гебориец, пристально глядя на Баудина. – Фелисин вовсе не должна была надолго застревать в Черепной Чаше.
Он покачал головой.
– Невозможно вытащить человека против его же собственной воли, – произнеся эти слова, громила пожал плечами, как будто по данному поводу было абсолютно нечего добавить.
– Итак, Лапы до сих пор живы, – произнес Гебориец. – Тогда кто же командует вами?
– Никто, – ответил Баудин. – Я был рожден в этой системе. Нас осталась всего небольшая горстка, которая рыщет там и здесь. Несколько первых преемников унаследовали… секрет. Он заключается в том, что Танцор вовсе не мертв. Он вознесся – точно так же, как и Келланвед: мой отец был там и все видел… Город Малаз, ночь Лунной Тени.
Кульп фыркнул, но Гебориец медленно кивнул.
– По мнению Лейсин, я подошел в своих предположениях, – произнес бывший священник, – слишком близко к истине, и мне было отказано в доверии. Интересно, она догадывается о моих мыслях или знает точно?
Баудин пожал плечами.
– Когда мы в следующий раз будем болтать, я обязательно спрошу.
– Моя необходимость в телохранителе закончилась, – сказала Фелисин. – Убирайся с глаз, Баудин. Пускай забота моей дорогой сестрички катится через врата Худа!
– Девушка…
– Заткнись, Гебориец. Я буду пытаться убить тебя, Баудин. При каждом удобном случае. Если тебе дорога своя шкура, громила, то единственным выходом станет моя смерть. Убирайся, сейчас же!
Громила заставил ее удивиться вновь: он не стал обращаться к окружающим за поддержкой, а просто развернулся и двинулся в сторону небольшого пригорка, который они миновали несколько минут назад.
«Вот и все. Он уходит из моей жизни, ни проронив ни слова». Посмотрев Баудину вслед, она почувствовала, как сжалось ее сердце.
– Будь ты проклята, Фелисин, – взревел бывший священник. – Мы нуждаемся в нем гораздо больше, чем он в нас.
В разговор смешался Кульп:
