должна меня услышать!
Но Грейс знала лишь одно – мама никогда не простила бы ей этого! Ведь Эллен слепо любила мужа, она так в нем нуждалась! И она всю жизнь стремилась защитить его, доставить ему удовольствие, даже если для этого требовалось отдать ему на потребу тринадцатилетнюю дочь! Она желала заставить Джона любить ее любой ценой – хотя бы ценой собственной дочери.
– Я не могу ничего вам сказать, – безжизненно ответила Грейс.
– Почему? Он мертв. Ты не причинишь ему зла, рассказав правду. А вот себе можешь очень сильно навредить, если промолчишь. Подумай об этом! Преданность мертвому – пустой звук. Особенно после всего того, что он… Грейс! – Молли через стол коснулась руки девушки. Она должна, должна заставить ее понять все до конца, должна извлечь ее на свет Божий из тесной раковинки моллюска. – Я хочу, чтобы нынче же вечером ты хорошенько обо всем подумала. А я вернусь завтра. И что бы я ни услышала от тебя, обещаю: ни единая душа об этом не узнает. Но взамен мне нужна твоя абсолютная честность. Ты обещаешь мне подумать над тем, что я сказала?
Какое-то время Грейс сидела не шевелясь, потом кивнула. Да, она подумает. Но все равно ничего не скажет.
Уходила Молли с тяжелым сердцем. Она прекрасно понимала, что происходит, но не могла преодолеть пропасть, разделявшую их с Грейс. Она много лет проработала с детьми и женщинами, подвергавшимися домашнему насилию, – и они всегда были на стороне своих обидчиков. Молли стоило чудовищных усилий разрывать этот порочный круг, и почти всегда она побеждала. Но Грейс не поддавалась! Молли зашла в тупик.
Она заглянула в кабинет детектива, чтобы посмотреть на отчет врача и фотографии, – и ей сделалось почти дурно. Пока она читала, вошел Стэн Дули. Увидев ее все еще на работе, он удивился – ведь прошло уже четырнадцать часов.
– Тебе что, делать больше нечего нынче вечером? – дружелюбно пожурил он ее. – Красотке вроде тебя давно пора быть со своим парнем или околачиваться в баре, стараясь подцепить хорошего жениха.
– Ага… – хохотнула Молли и тряхнула длинными белокурыми волосами. – А ты чем лучше, Стэн? Мы же утром одновременно явились на службу!
– Это мой служебный долг, в отличие от тебя. И потом, я не юная красавица на выданье. Я годков через десяток собираюсь на пенсию. А тебе еще лет сто валандаться…
– Спасибо за откровенность. – Она захлопнула папку с делом и со вздохом отодвинула ее от себя. И снова ничего. – Ты видел отчет врача по поводу малышки Адамс?
– Да. Ну и?.. – равнодушно отвечал Дули.
– Послушай, не надо изображать, будто ты ничегошеньки не понял! – Его непроницаемая маска вывела ее из себя окончательно.
– А что я должен понимать? Ее трахнули, но никто не сказал, что изнасиловали. И тем более, что это сделал ее отец.
– Ахинея! И кто, по-твоему, ее трахнул? Шесть горилл, удравших из зоопарка? Ты видишь эти синяки? А внутри…
– Ей это, очевидно, по нраву. Ведь она не жалуется. Не говорит, что ее изнасиловали. Чего ты от меня- то хочешь?
На грош здравого смысла! – сверкнула глазами Молли. – Она семнадцатилетняя девчонка, он – ее родной отец. Она защищает его, руководимая ложными представлениями о ценности его посмертной репутации! Но одно могу сказать тебе точно: девочка оборонялась, и ты сам это знаешь.
– Так она защищает его? После того, как всадила пулю ему в горло! И это ты называешь защитой? Твоя теория занятна, доктор, но не выдерживает критики. Все, что нам известно, так это, что кто-то грубо занимался с ней сексом. Но ничто не доказывает, что это был отец. Недоказуемо также, что он причинил ей боль. Впрочем, даже если, прости Господи, она и трахалась со своим папулей, у нее все равно не было оснований затевать пальбу! На самозащиту это все равно не потянет. Ты должна это сама понимать. У тебя нет доказательств, что отец был с ней жесток. Она ни слова об этом не говорит! А вот ты говоришь.
– А откуда тебе известно, что он делал, а чего не делал? – закричала на него Молли, но детектив и глазом не моргнул. Он не верил ни единому ее слову. – Она разве тебе рассказывала? Или ты сам додумался? Я смотрю на доказательства. К тому же передо мной ребенок семнадцати лет, притом одинокий, замкнутый. Она словно с другой планеты!
– Открою тебе маленький секрет, доктор Йорк. Она не марсианка. Она убийца. Просто как апельсин. Хочешь знать, что я думаю по поводу всех твоих так называемых доказательств и диких выдумок? Думаю, что после похорон матери она просто пошла на улицу и под кого-то легла. А ее родителю это показалось дурным. Ну вот, она явилась домой, и он устроил ей головомойку, а ей это не понравилось, она взбесилась и угрохала родного папочку. Ну а то, что он мастурбировал, – это простое совпадение. Ты не можешь просто так вот взять и обвинить парня, которого знает весь город, и притом с самой лучшей стороны, в изнасиловании родной дочки! Кстати, сегодня я разговаривал с его компаньоном – и он того же мнения. Я не вводил его в курс… гм… доказательств, просто спросил, что он по этому поводу думает. Одна мысль о том, что Джон Адамс мог причинить вред своему ребенку – заметь, я не проговорился о твоих догадках, – ужаснула его! Он сказал, что парень обожал жену и дочь. Говорит, что они были смыслом его жизни, что он никогда и словом не обидел жену, все ночи проводил дома и был предан жене до ее смертного часа! Говорит еще, что девчонка всегда была немного странной – очень необщительной и замкнутой, что у нее мало было друзей. И отец тут вовсе ни при чем.
– Так, значит, ты полагаешь, что в тот вечер она была с парнем…
– Но ведь вовсе не обязательно иметь постоянного дружка, чтобы выйти на полчасика и позабавиться, так ведь?
– Ты просто слепой! – зло воскликнула Молли. Как может он быть таким упрямым? Он купился на репутацию Адамса и просто не желает видеть, что за всем этим кроется.
– А что я должен увидеть, Молли? Что мы имеем? Семнадцатилетнюю девку, которая стреляла в отца и убила его. Возможно, она странная, может, даже сумасшедшая. Пусть она к тому же испугалась его, черт его знает. Но факт есть факт: она застрелила его. Она не говорит, что он ее насиловал. Она ничего не говорит. Твердишь об этом только ты.
