расследование.
Было ли это преднамеренно? Хотела ли она застрелить его? Или это просто несчастный случай? В чем тут дело? К тому же ему упорно казалось, что девочка находится под действием наркотиков, и он хотел это проверить.
Она не спросила, арестовывают ли ее. Она ни о чем не спросила. Да и одеваться, похоже, не собиралась. Она, казалось, ничего не соображала, что все более убеждало офицера в ее безумии. В конце концов пришлось позвать на помощь женщину-полицейского – именно она и одела Грейс, словно малое дитя, попутно отметив наличие ссадин и синяков на худеньком теле. Она велела девочке смыть кровь – Грейс была удивительно покорна. Она делала все, что ей велели, но ничего не говорила.
– Вы что, поссорились с отцом? – спросила женщина-полицейский, глядя, как Грейс натягивает джинсы и маечку. Она все еще дрожала, словно нагишом стояла где-нибудь в Арктике. Но Грейс ни слова не проронила.
– Ты разозлилась на него?
Ни слова. Мертвая тишина. Она не была враждебной. Она была никакой. Девочка словно пребывала в трансе. Когда ее вели через гостиную, она даже ни разу не спросила об отце. Она остановилась лишь на миг, чтобы кинуть взгляд на фотографию матери. Обычная фотография, в серебряной рамке – на ней Грейс стояла рядом с Эллен. Девочке было тогда годика два или три, и обе безмятежно улыбались. Грейс долго смотрела на снимок, вспоминая, как выглядела мать, какой красивой она была – и как многого хотела от Грейс. Слишком многого. Грейс хотела сказать матери, как сожалеет. Но не смогла. Она обманула мамины ожидания. Она не позаботилась о папе. Она не могла больше. И вот теперь его нет. Она даже не помнит, куда он делся. Но его нет. И ей не придется больше о нем заботиться.
– Она невменяема, – произнесла женщина-офицер, даже не заботясь о том, слышит ли ее девочка. Грейс не отрываясь смотрела на фотографию матери. Она хотела накрепко ее запомнить. У нее было ощущение, что больше она не увидит этой карточки, – хотя и не знала почему. Она знала только, что ее уводят.
– Ты собираешься позвонить в лечебницу? – спросил офицер.
– Да… возможно, – ответил старший полицейский. Он все более убеждался в том, что девочка слабоумна. А впрочем… Может, она умело это изображает. Возможно, тут скрыто много больше, чем видно на первый взгляд. Трудно сказать. Один Бог знает, что на самом деле пришлось ей пережить.
Когда Грейс вышла из дома, на лужайке толпились полицейские. Возле дома стояло семь машин, причем большинство принадлежало зевакам, желающим во что бы то ни стало знать, что здесь приключилось. Повсюду метались огоньки фонариков, мелькали люди в униформе… Молодой полицейский по имени О'Бирн помог ей забраться на заднее сиденье машины. Женщина-полицейский села рядом с ней. Нет, она не ощущала к девочке жалости. Она множество таких повидала на своем веку – наркоманок или искусных лицедеек, делавших вид, будто они не в себе, чтобы их не обвинили в совершенном преступлении. Она видела пятнадцатилетнюю девку, порешившую всю свою семью, а впоследствии утверждавшую, будто она слышала по телевизору голоса, приказывавшие ей это сделать. Насколько она могла судить с первого взгляда, Грейс – просто смышленая сучка, изображающая слабоумную. И все же что-то подсказывало ей, что это может оказаться правдой. Ну может, она не сумасшедшая, но с мозгами у нее что-то явно не слава Богу. К тому же девочка все еще с трудом дышала. Нет, положительно, этот случай – странный случай. А с другой стороны, она стреляла и почти что убила… или убила отца – для большинства этого достаточно, чтобы спятить. Впрочем, не их дело разбираться, здорова она или нет. Эксперты-психиатры выведут ее на чистую воду.
До участка было недалеко, а в этот час они доехали особенно быстро. Грейс выглядела хуже некуда, когда ее ввели в помещение. Люминесцентные лампы горели очень ярко, и девочка казалась просто зеленой, когда вошел толстый офицер и оглядел ее с головы до ног.
– Тебя зовут Грейс Адамс? – отрывисто бросил он.
Она лишь кивнула в ответ. Ей казалось, что она вот-вот лишится чувств или же ее снова вывернет наизнанку. А может, она умрет. Впрочем, именно этого ей сейчас и хотелось. Умереть – это было бы прекрасно. Ведь жизнь ее была ужаснее любого кошмара.
– Да или нет? – прикрикнул на нее полицейский.
– Да.
– Твой отец только что скончался в больнице. Мы арестовываем тебя за убийство.
Он зачитал Грейс ее права и сунул какие-то бумаги в руки женщине-полицейскому. И, ни слова больше не говоря, вышел. Металлическая дверь камеры ожидания лязгнула. Спустя некоторое время женщина- полицейский велела Грейс раздеться. Грейс казалось, что она смотрит какой-то плохой детектив.
– Зачем? – охрипшим голосом спросила она.
– Я должна обыскать тебя, – ответила женщина, и Грейс принялась дрожащими пальцами расстегивать одежду. Все это было предельно унизительно. Потом у нее снимали отпечатки пальцев, фотографировали.
– Тебе грозит суровая кара, – сказала другая женщина-полицейский, протягивая Грейс полотенце, чтобы та вытерла испачканные краской пальцы. – Сколько тебе лет? – безразлично спросила она.
Грейс тупо смотрела на нее. Она все еще пыталась понять, что ей говорят. Она убила его. Он мертв. Все кончено.
– Семнадцать.
– Не повезло тебе. По законам штата Иллинойс тебя могут судить как взрослую, если тебе больше тринадцати. Если тебя признают виновной, ты получишь лет четырнадцать-пятнадцать. Или тебя приговорят к смертной казни. Теперь ты играешь по правилам взрослых, детка.
Грейс, казалось, видела сон – как ей надевают наручники, как ведут по коридору. Минут через пять она очутилась в камере, где, кроме нее, было еще четыре женщины, где от унитаза несло мочой и фекалиями. Тут было грязно, заключенные лежали на голых матрацах, укрывшись одеялами. Двое еще не спали, но никто не разговаривал. Никто не произнес ни слова, пока Грейс развязывали руки, выдавали одеяло. Она молча прошла и села на единственную свободную скамью в камере.
Грейс огляделась, не веря своим глазам. Так вот чем все это кончилось. Но ведь другого выхода у нее не было. Она не могла больше терпеть. Она должна была сделать это… нет, она не хотела… не
