Проснувшись, он был готов бросить все, отправиться на вокзал и сесть в первый попавшийся поезд.
Жить в новом доме Игорь больше не мог и скоро попросился в Суворовское училище в Свердловске. Его долго отговаривали новые родители, потом в спешке оформляли документы, а тут как раз пришла пора получать первый паспорт советского образца. Ему выдали на руки «серпастый и молоткастый» с записью: «Скворцов Игорь Федорович».
Паспорт он менять не стал — через пару лет все равно пришлось бы его сменить на военный билет, а затем на удостоверение личности офицера. Но и военный билет в Рязанском училище выправили на Скворцова, с этой же фамилией в удостоверении личности он и отправился воевать в Афганистан.
С выбором военной карьеры тоже вышла неувязка. Скиф закончил Суворовское училище всего лишь с одной четверкой по географии. Приемный отец, полковник Скворцов, ученый-программист с мировым именем, настойчиво упрашивал упрямого приемыша поступать в Харьковскую академию ракетных войск, но Волчонок, как звали его в новой семье, всякий раз встречал такое предложение в штыки: «Буду только боевым командиром!»
Скиф-Вовк утратил не только безмятежный сон, родную семью и фамилию. Обидную четверку по географии он давно уже исправил в скитаниях по дорогам войны на «отлично», семью обрел во фронтовом братстве, а имена менял с каждым новым документом. Но в нем осталась упрямая вера, что пусть хоть весь мир против тебя, зато у каждого в семейном тылу всегда есть человек, который примет тебя любого. Эту веру он ввел в закон жизни, и теперь у него оставались только два человека, ради которых он мог жить, — жена Ольга и дочь Ника. Жену свою он не видел почти десять лет, а дочери не видел никогда.
Еще мальчишкой придумал он себе слепую веру в непогрешимость семейного уклада. Он знал — верить можно только близким родственникам, которых у него тогда уже не осталось. Все жестче играли желваки на смуглых скулах взъерошенного пацаненка, злым волчонком посматривал он на мир прищуренными карими глазами.
Но майор Васильев, командир учебной роты, всегда держал Скифа подле себя, под попечительским крылышком. Знал, что, стоит отвернуться, он тут же устроит драку. Достаточно лишь косого взгляда или безобидной шутки, как воспитанник Скворцов мог налететь с кулаками даже на старшего по званию.
Из Суворовского его не смогли отчислить не только из-за почти отличной учебы, но и из-за прямого статуса круглого сироты, сына офицера. Ведь изначально суворовские училища были предназначены именно для ребят с такой судьбой.
В десантном училище вспыльчивость Скворцова понемногу улеглась, характер притерся — там все без исключения были сплошь задиристые хлопцы. Бесконечные сны о незнакомых городах и скалистых красноватых горах с ледяными пиками переросли, как и у большинства училищной десантуры, в мечту о грядущих подвигах. Но с самого начала учебы в Суворовском, а затем в десантном училище он как-то незаметно для самого себя стал искать предлог, чтобы не приезжать на каникулы домой к новым родителям. Из-за фамилии Скворцов чуть было не получил обидную кличку Шпак, что в переводе с украинского языка на русский обозначает «скворец». После этого он стал упорно насаждать среди друзей и знакомых будущий псевдоним — Скиф. Не выносил он и жалости к себе. Когда-то еще в школе родительский совет собрал деньги на новые ботинки для Игоря. Мальчишка сжал от обиды кулаки и швырнул подарок к ногам благодетелей.
Образцом мужества для него на всю жизнь остался погибший отец. Женщин до окончания училища он не только не знал, но и откровенно презирал. Единственными женщинами в его представлении были сгоревшие бабка, мать и сестра. Но все же в том, что Волчонок-Вовк так и не превратился после всех перипетий судьбы в матерого волка-уголовника, была повинна хрупкая девушка-былинка с голубыми глазами в пол-лица. В своих воспоминаниях о ней он всегда был счастлив и до сих пор не мог понять, как эта студентка-журналистка, выросшая в Москве в «доме на набережной», могла выйти замуж за капитана- десантника.
В снах его она никогда не являлась. Но, как сказал бы отец Мирослав устами Экклезиаста, «что существует, тому уже наречено имя». И звали ее Ольгой. И сроку их семейной жизни был месяц, медовый месяц.
ГЛАВА 7
Совещание в кабинете главного редактора канала длилось уже третий час. Шел нудный разговор о низком качестве передач, о засилье американских триллеров и чрезмерной эротике на телеэкране. Выступающие обращались не к хозяину кабинета, а к восседавшему в сторонке на крутящемся офисном кресле вертлявому человечку с умным и холодным взглядом за золотыми дужками очков.
Близость этого человечка к некоторым высшим должностным лицам страны заставляла выступающих взвешивать каждое слово и с затаенным страхом читать в его ускользающем взгляде реакцию на свое выступление. Между собой телевизионщики звали его Некрофил за страсть наносить удар строптивым работникам в самый неожидаемый момент. Известные тележурналисты и популярные ведущие программ в присутствии этого человечка съеживались, и на их лицах появлялось угодливо-лакейское выражение.
«А он ловит кайф от их страха и угодливости! — наблюдая со стороны за человечком, сделала для себя открытие Ольга и вспомнила встречу в цюрихском аэропорту папашей Коробовым «новых русских», в число которых входил и этот человечек. — Вот так же он сам съеживался и по-холуйски гнул спину перед папашей Коробовым. Силен папашка! — со злорадством усмехнулась Ольга. — Цепко он их всех в руках держит…» Будто прочитав мысли Ольги, человечек перекрутился на кресле в ее сторону и заговорщицки подмигнул ей, но глаза его при этом оставались холодными и ускользающими.
«Кого он мне напоминает? — спросила себя Ольга и прикрыла ладонью улыбку. — Ну конечно — шакала из мультфильма «Маугли». Те же ужимки и тот же ускользающий взгляд и невероятная энергия в плетении интриг».
На чью-то робкую реплику: не уменьшить ли количество шоу на канале — человечек внезапно взвился как ошпаренный и забегал по кабинету.
— Надо думать о народе, господа! — частил он скороговоркой. — Жалеть, жалеть его надо!.. Надо наконец помочь народу забыть кошмар чеченской войны. Если у народа нет хлеба, то наш долг дать ему хотя бы зрелища. Больше шоу: ярких, остроумных, действующих на подсознание, прививающих понимание демократии и общечеловеческих ценностей. Нам не переделать имперского сознания стариков, но мы можем воздействовать на молодежь. Молодежь обожает шоу. Никакой политики, господа. Только больше шоу, больше шоу!.. Надо разрушать коллективистское сознание «совков» и без устали учить их надеяться не на государство, а только на себя. Учить и учить «совков» — это наш долг, долг, господа!
Далее человечек особо выделил цикл передач Ольги Коробовой и поставил ее в пример другим ведущим. Ольга принимала заискивающие, преувеличенно громкие поздравления коллег и неискренние поцелуи «теледам». Сам человечек чмокнул ее в щеку и приступил к анализу вещания.
«Это надолго», — подумала Ольга и, не дожидаясь конца трескотни человечка, выскользнула из кабинета. По дороге она позвонила по мобильному телефону водителю. По обыкновению, личные водители машин телезвезд в ожидании хозяев в подвале под бюро пропусков резались в домино и травили анекдоты.
— Алеша, заводи машину, едем домой! — бросила она в трубку и сразу попала в объятия толстушки Верки Мамонтовой, директора молодежной программы «Обо всем понемногу». Верка была однокурсницей Ольги по журфаку МГИМО. Тележурналистки из нее не получилось по причине крайней стервозности, но, имея связи в верхах, она прочно оседлала директорское кресло. Телевизионщики знали, что Верка Мамонтова любовница Некрофила — его глаза и уши на канале, и по этой причине заискивали перед ней и старались водить с Веркой компанию.
— Ольгуша-дорогуша, ищу тебя по всем монтажным! — зачастила Верка. — Выручай, мать, зашились с передачей, вся надежда на тебя. Режиссер — малахольный, из старых китов, мох из ушей прет. Ведущая Ирка Прошкина — дура набитая, сама знаешь, а передача в плане… Операторы за тебя двумя руками. Я уже согласовала с главным замену Прошкиной на тебя.
— О чем передача?..
