конверт. Тот так же молча спрятал его в карман и достал из своего кейса ту самую кожаную папочку, которой утром беспечно помахивал Гонсо, наслаждаясь красотами природы.
Шкиль открыл на секунду папку, удостоверился, что документы и впрямь серьезные, и, не мешкая, спрятал. Его уже волновал другой вопрос: как этим правильно воспользоваться? Причем вопрос этот был не из простых. Тут нужна была тонкая работа ума.
Глава 13. Стрижка под ноль
Он схватил меня за платье вместе с телом…
Герард Гаврилович пребывал в отчаянии.
Он даже не мог себе представить, как пойдет к Тузу и объявит ему, что потерял документы для служебного пользования. Среди них были и весьма важные. Он обреченно перебирал в памяти в строгой последовательности все детали истории, в которую его втянул старик Кресало, пытаясь установить, на каком этапе это произошло.
Вот он ловит старика, уронив папку…
Вот тащит очумевшего от падения Кресало к машине…
Вот вспоминает про папку и бросается назад в парк…
И ничего не находит…
А ведь прошло всего ничего с того момента, как он взвалил на себя обмякшего и бормочущего какую-то чушь старика! И главное – ему никто не попадался на встречу. Правда, должен был вернуться капитан Мурлатов.
Помаявшись в сомнениях, Герард Гаврилович наконец позвонил капитану. Прямо говорить о том, что потерял документы, он, конечно, не стал. Осторожно осведомился, не находил ли капитан черную папку с кое-какими бумагами, когда вернулся к березам? А может, кто сдавал такую папку в милицию?
Капитан, разумеется, сказал, что ничего не находил, иначе бы находка давно уже была в прокуратуре. И в милицию никто ничего не приносил. Но он сейчас специально обзвонит всех, кто дежурил, и уточнит.
– А что там было-то? Что-то серьезное? – участливо спросил капитан.
– Да нет, – корчась от стыда, солгал Герард Гаврилович. – Газеты да письмо из дома…
– Но все равно неприятно, я понимаю, – посочувствовал капитан. – А кстати, как там дело с кражей в церкви? Движется? Вычислили ирода?
– Движемся, – вяло сказал Гонсо. – Проводим экспертизы.
– Ну, экспертизы – это серьезно. У нас, боюсь, тоже ничего. Всю агентуру на уши поставили, но никто ничего не видел, ничего не слышал. Залег наш ирод…
Герард Гаврилович положил трубку еще в большем отчаянии. Жизнь представилась ему безнадежно и позорно законченной. Туз поймет, что он совершил глупость, когда проявил столько участия к такому безнадежному олуху. А уж что подумает Василиса, когда узнает, и думать не хотелось!
Все, он сам, своими руками, сломал свою жизнь. И лучшее, что он может сделать, – это уволиться и уехать. Потому что жить и работать в Лихоманске он больше не сможет. О его позоре узнает весь город. Да и в прокуратуре у него достаточно «доброжелателей», ревниво относившихся к тому, что Туз его явно выделял среди прочих. Тот же Драмоедов всех обзвонит и расскажет, как «этот любимчик сел в лужу»…
Сил сидеть дома и снова и снова вспоминать, как он опозорился, не было. Может, сходить в парикмахерскую, постричься для отвлечения от черных мыслей? Так иные грешники принимают постриг, чтобы отмаливать всю оставшуюся жизнь свои мерзкие деяния, подумал он. Постригусь, и прямо к Тузу с повинной на казнь.
В парикмахерской, едва усевшись в кресло, он тут же опять стал вспоминать всю эту жуткую бодягу, которая случилась с ним в парке. Проклятый старик Кресало вместе со своими теплыми ботинками опять безжалостно влез в его мысли.
Молодая парикмахерша, у которой под коротким халатиком ничего, кроме игрушечных трусиков, не было, прикусив от усердия нижнюю губу, трудилась над его головой. А Герард Гаврилович опять и опять ловил летящего вниз старика, потом тащил его на себе, поддерживая обеими руками, а черная папка оставалась лежать на земле…
Вот как раз в этот момент юная парикмахерша спросила, какой длины делать виски. Находящийся во власти сумрачных воспоминаний Герард Гаврилович, как человек конкретный, не задумываясь, выпростал руку из-под белой простыни, в которую был укутан, и резко поднял ее, чтобы пальцем указать, какую именно длину висков он предпочитает. Но рука его до виска так и не дошла, потому что угодила прямо под куцый халатик юной парикмахерши, склонившейся над ним. Рука скользнула по влажному от жары гладкому бедру, потом по круглой попке и взметнула невесомый халатик вверх, оголив все ее прелести.
От неожиданности девушка вскрикнула и выронила ножницы на пол. Все, кто был в парикмахерской, тут же обернулись в ее сторону и на какое-то мгновение замерли, глядя на стройные ножки и кукольную фигурку юной прелестницы.
И все бы на этом, глядишь, и закончилось, если бы в то же самое мгновение в дверях, ведущих в служебные помещения, не появилась могучая, как буйвол, бабища с зелеными волосами, которая несоразмерно тонким для своих мощных телес голосом принялась вопить, что она заведующая парикмахерской, а не дома терпимости, и потому не позволит всяким извращенцам своими грязными ручищами лазить под юбки подчиненных…
Тут же возник из очереди какой-то старикашка в мятой шляпе и влез в скандал:
– Знаю я его, он в прокуратуре работает, видел я его там!
– В прокуратуре? – разорялась заведующая. – Он что, думает, им в прокуратуре все дозволено? Как бы не так! Я сама Жана Силовича знаю. Он им такого не позволит. Мы с ним еще в райкоме партии рядом в президиуме сидели!
– Правильно! – подзуживал старикашка в шляпе, очевидно испытанный и закаленный временем кляузник. – При советской власти он бы себе такого не позволил – комсомолкам под юбки на глазах у всех лазить. Ему бы по рукам так надавали!
– Я – не комсомолка, – тихо сказала девушка-парикмахерша, которая все это время стояла молча, не проронив ни слова. И почему-то Герарду Гавриловичу даже показалось, что она вовсе даже и не обиделась.
– Фамилия? – милицейским голосом рявкнула заведующая.
– Гонсо, – обреченно сказал Герард Гаврилович.
– Ишь, фамилии какие себе напридумывали, – ехидно сказал кляузник в шляпе. – При советской власти им таких фамилиев заводить не позволяли!
Герард Гаврилович сорвал с себя простыню и, шатаясь, вышел на улицу. Все было кончено! Даже не гнев Туза теперь был страшен, ужас был в том, что узнает Василиса… И что узнает! Что он в парикмахерской лез девчонке под юбку, как маньяк какой-то!
– Атаман, погнали наши городских! – сообщил Мотя Блудаков своему шефу. – Этого херувимчика Гонсо взяли за жопу в парикмахерской! Представляете, он парикмахерше, пока та его стригла, стал под юбчонкой шарить! А Эльвира, заведующая, я ее хорошо знаю, подняла такой тарарам, что мало ему теперь не покажется! И господину Тузу тоже.
– Погоди, он что, действительно девчонке под юбку залез? На глазах у всех? – не поверил Шкиль. – Больной, что ли?
– Честно говоря, атаман, я думаю, это у него случайно вышло. Парил в каких-то своих эмпиреях, махнул рукой, ну она у него под юбку девчонке и попала. Видели бы вы эту юбчонку! По самое оно и даже еще выше!.. Но нам-то что с того?! Факт есть. Свидетелей вагон. Да еще каких – пальчики оближешь, сами в бой рвутся. Эльвире я все, что надо, объясню. Она Туза так по старой памяти прижмет, если он херувимчика начнет выгораживать!
– Ох, Мотя, много козырей на руках – тоже проблема, – рассудительно произнес Артур Сигизмундович, несколько ошарашенный количеством подарков, которые в последние дни преподнесла ему судьба. – Во- первых, глаза разбегаются от вариантов. Во-вторых, расхолаживаешься. Кажется, что теперь все само собой сыграет.
– Да ладно, атаман! Давить его надо, и немедленно!
