— Меч — лишь средство. Нам, окружающим Рулада, выпало доказать святость веры, поддержать ее устойчивость — и тем самым помочь Руладу.
Тралл уставился на брата: — Он украл твою нареченную.
— Скажи это снова, брат, и я убью тебя.
Он отвел глаза, чувствуя тяжелые, частые удары сердца в груди. — Рулад не примет помощи и руководства, Фир. Ни от нас, ни от кого иного. Сейчас им руководят меч и его изготовитель. И безумие.
— Безумие — его ты предпочитаешь видеть?
Тралл проворчал: — Может быть, ты прав. Тогда скажи, что видишь ты.
— Боль. То, что чувствуешь и ты.
Тралл потер лицо, осторожно вздохнул. — Как сопротивляться, Фир? Шансов нет. — Он поднял глаза. — Но разве тебе не интересно, кто манипулирует нами так долго? Ты назвал меч средством — разве мы нечто иное?
— Мы Тисте Эдур. Однажды мы правили целым миром. Скрещивали мечи с богами этого мира…
— И проиграли.
— Были преданы.
— Мне помнится, раньше ты разделял сомнения матери.
— Я был неправ. Впал в слабость. Как и все мы. Тралл, пора отбросить слабости. Бинадас понимает. Как и отец. Зерадас и Мидик — тоже, как и все, кого император провозгласил кровными братьями. Чорам Ирард, Хольб Харат и Матра Бриф…
— Его закадычные, не омытые кровью дружки, — сухо бросил Тралл. Вымученно улыбнулся. — Троица, вечно побеждаемая им в учебных поединках. Они и Мидик.
— И что?
— Они ничего не заслужили, Фир. Никакие возглашения этого не изменят. Но Рулад желает, чтобы мы слушались приказов подобных…
— Не мы. Мы тоже кровные братья, не забывай об этом. И я все еще командующий войском шести племен…
— Как ты думаешь, что чувствуют благородные воины? Все они прошли тропой крови и подвигов битвы. Сейчас они чувствуют, будто их обокрали…
— Первый из моих воинов, кто пожалуется, отведает острия меча.
— Того и гляди, острие затупится и запачкается.
— Нет. Восстания не случится.
Тралл не сразу кивнул. — Может быть, ты прав. Тогда это сама грустная истина этого дня.
Фир встал. — Ты мне брат, Тралл Сенгар, ты человек, которым я восхищаюсь. Но такими словами ты ставишь себя на грань измены. Будь предо мной кто-то другой, я уже заставил бы его замолчать. Навсегда. Хватит, Тралл. Теперь мы в империи. Возрожденной империи. Нас ожидает война. Я хочу знать — будешь ли ты биться бок о бок с братьями своими?
Тралл отстранился, упершись спиной в неровную стену. Еще миг смотрел на Фира. — Разве я когда — либо поступал иначе?
Лицо брата смягчилось. — Нет, никогда. Ты спас нас всех при возвращении из ледяных пустошей, и все знают об этом деянии, смотрят на тебя восхищенно и почтительно. Они видят в этом знак, они ждут от тебя руководства. Многие будут принимать решения, наблюдая за твоими поступками. Если в твоих глазах им привидится сомнение…
— Они ничего не увидят. Не в моих глазах. Равно не найдут они повода для сомнений и в моих делах.
— Я рад. Император вскоре позовет нас. Кровных братьев.
Тралл тоже поднялся. — Очень хорошо. Но сейчас, брат, я чувствую потребность в уединении.
— Что означает опасную компанию?
— Теперь оставь нас, Ханнан Мосаг, — произнес император. Голос вдруг выдал его усталость. — И забери к'риснан ов. Все прочь… не ты, раб. Майен, жена моя, ты тоже уходи. Идите. Прошу.
Внезапный приказ вызвал некоторое замешательство, но через несколько мгновений в зале остались лишь Рулад и Удинаас. На взгляд невольника, уход Майен скорее походил на бегство. Походка выдала, что она близка к истерике.
Он подозревал, что таких мгновений будет все больше. Внезапные нарушения привычных процедур. Так что его не удивило, что Рулад подзывает его. В глазах императора Удинаас увидел прилив ужаса и отчаяния.
— Встань рядом, раб, — прохрипел Рулад дрожащим голосом. — Напомни мне! Прошу! Удинаас…
Раб подумал и ответил: — Вы умерли. Ваше тело облачили как подобает для похорон омытого кровью воина — хирота. А потом вы вернулись. С помощью меча, что сейчас в вашей руке, вы живете снова.
— Да, так. Да. — Смех перерос в пронзительный вопль, остановленный внезапным содроганием тела. Рулад захрипел, как от боли, потом пробормотал: — Раны…
— Император?
— Ладно. Просто воспоминание. Холодное железо вонзается в тело. Холодный огонь. Я пытался, пытался свиться клубком вокруг этих ран. Плотно, чтобы защитить все, что осталось. Я помню…
Удинаас молчал. Пока император не смотрит на него, он свободен наблюдать и делать выводы.
— Мы несовершенны. — Удинаас вздрогнул. — Ты понимаешь это, Удинаас.
— Да, Император.
— Как? Почему ты понимаешь?
— Я раб.
Рулад кивнул. Левая его рука в золотой «перчатке» присоединилась к правой, сжимающей рукоять меча. — Да, конечно. Да. Несовершенны. Никогда не равны брошенным нам идеям. Это бремя смертных. — Он страдальчески искривил рот. — Не только смертных. — На миг блестящий взор скрестился со взором раба — и отпрянул. — Он шепчет в моей разуме. Говорит, что произносить. Делает меня умнее меня самого. Чем это делает меня, Удинаас? Чем это делает меня?
— Рабом.
— Но я Тисте Эдур.
— Да, Император.
Тот ухмыльнулся. — Дар возвращенной жизни.
— Вы Должник.
Рулад дернулся в кресле, глаза вдруг вспыхнули злобой: — Мы не равны, раб! Понял? Я не один из ваших Должников, я не летериец. — Он осел, монеты заскрежетали. — Возьмите меня Дочери. Весь этот вес…
— Прошу прощения, Император. Все верно. Вы не один из Должников. Наверное, вы и не раб. Хотя иногда чувствуете себя им. Когда одолевает усталость…
— Да, так и есть. Я устал. Вот и все. Устал.
Удинаас колебался. — Император, он говорит через вас сейчас?
Эдур нервно дернул головой. — Нет. Он не говорит через меня. Только шепчет советы, помогает найти слова. Повелевает мыслями — но мысли мои. Должно быть. Я не дурак. У меня есть разум. Да, так! Он просто просит ДОВЕРИЯ.
— Вы давно не ели, — сказал Удинаас. — И ничего не пили. Вы знаете голод и жажду, Император? Могу я принести что-то, чтобы поддержать ваши силы?
— Да, я поел бы. И… вина. Найди слуг.
— Сейчас же, хозяин.
Удинаас подошел к завесе, скрывавшей вход на кухню. В дюжине шагов по коридору обнаружил
