пути.
Держаться хоть за что-то. Он молился, чтобы этого хватило.
Хотел бы я снова шагать по пустыне, — прошептал сзади Балгрид. — Дорога, и такой простор по бокам…
— Слышу, — ответил Тарр. — Но я помню, как ты тогда бранился. Сухота, солнце…
— Солнце. Ха! Я так прожарился, что солнца бояться нечего. Боги, я стану на него молиться, попомни. Если свобода — это бог, Тарр…
'Если бы свобода была богом. Какая интересная мысль…'
— Слава Худу, что вопли прекратились, — сказал Бальзам, шлепая по чему-то, ползущему по телу и щекочущему кожу. Словно сыпь от жары. Забавно…
— Сержант, — проговорил Мертвяк, — это ты громче всех вопил.
— Тише. Чертов лжец. Это не я, это ребенок передо мной.
— Да ну? Не знал, что он знает дальхонезский…
— Капрал, я тебя проткну. Еще одно слово… клянусь. Боги, что за зуд, словно я вывозился в 'дурацкой пыльце'.
— Ты подцепил это от паники. Называется 'пот страха'. Ты хоть не обделался? Воняет…
— Мертвяк, я вытаскиваю нож. Ты понял? Остается только повернуться — и ты больше не станешь бормотать.
— Ты потерял нож. В храме…
— Отлично! Я тебя залягаю до смерти!
— Тогда давай сейчас. Не хочу ползти через твою лужу…
— Войну выигрывает жар, — сказал Корабб.
— Да, — слабым, ломким голосом отозвался сзади сержант Смычок. — Вот.
Что-то коснулось ноги Корабба. Он протянул руку и нащупал конец веревки. — Ты ее тащил?
— Она обвязана вокруг пояса. Видел, что Улыба ее бросила около храма — не удивительно, ведь пенька уже дымилась…
Потянув веревку, Корабб ощутил на ней что-то склизкое, теплое. — Кровь? Ты истекаешь кровью?
— Пустяки. Я в порядке.
Корабб пополз вперед — между ним и передним солдатом, по имени Наоборот, оставалось пространство. Корабб мог бы ползти быстрее, но не хотел оставлять раненого сержанта. Враг или нет, такого делать нельзя.
Он считал, что все они монстры, трусы и зверье. Он слышал, что они едят трупы сородичей. Но нет, это просто люди. Ничем не отличаются от самого Корабба. 'Тирания лежит у трона императрицы. А эти… это просто солдаты. Всего лишь'. Уйди он с Леоменом — понять такое не довелось бы. Он держался бы прежней яростной ненависти ко всем малазанам и всему малазанскому.
И вот сейчас… Человек позади умирает. Фалариец по рождению — еще одно завоеванное империей место. Умирает, и к нему даже нельзя подобраться. Не сейчас.
— Эй, — прохрипел он Наобороту. — Передай это.
— Худ побери, настоящая веревка!
— Да. Передавай скорее.
— Не приказывай мне, ублюдок. Ты пленник. Помни.
Корабб отполз.
Жара нарастала, пожирала все сочившиеся снизу струйки свежего воздуха. Долго им не выдержать. 'Нужно ползти'.
Смычок пробормотал: — Ты что-то сказал, Корабб?
— Нет. Ничего особенного.
Сверху доносились звуки — это Каракатица спускался по наспех связанной веревке, тяжело дыша, сопя. Бутыл стоял на осыпающемся дне провала. Трещина рядом плотно запечатана. Он тревожно шарил руками по стенкам. Крыса? А, вот… рука провалилась в полость с холодным воздухом. Край гладкого здания. Арка. Боги, что это за дом? Арка, держащая вес двух или трех этажей из камня. Ни стена, ни арка не прогнулись за все это время. 'А вдруг легенды правдивы? И'Гатан некогда был первым из святых городов, величайшим городом мира. Когда он умер, при Великой Резне, ни один дом не был тронут, все осталось стоять. Они стояли, пока не были погребены песками'.
Он пригнулся и ногами вперед нырнул в арку, сразу ощутив что-то — мусор? — почти заполнившее комнату. Обломки катались и сдвигались, трещали под сапогами.
Крыса подскочила, испуганная устроенным Бутылом шумом. Он потянулся и снова захватил своей волей душу зверька. — Тише, малышка. Надо работать… — Голос вдруг угас.
Он лежал на рядах сосудов, уложенных в штабели почти до потолка. Ощупав их руками, колдун понял, что высокие амфоры запечатаны, покрыты железными крышками; края и верхушки крышек исчерчены причудливыми узорами. Керамика хорошо обожжена. Услышав призывный крик спустившегося Каракатицы, Бутыл побрел к центру комнаты. Крыса скользнула в другую арку, маг ощутил, как она лезет вниз, потом не спеша идет по ровному, свободному от обломков полу.
Схватившись за край одной из крышек, он попытался убрать ее. Но запечатана амфора была плотно, ему не удалось поднять крышку. Тогда он попытался вращать ее влево, затем вправо. Ничего. Он потянул вверх изо всех сил. Крышка сдвинулась. Посыпался сухой воск. Маг потянул снова, но крышка не отходила. Тогда он снова начал вращать ее влево — и понял, что с каждым поворотом она поднимается. Он нащупал пальцем запачканную воском спиральную нарезку на освобожденном горлышке. Еще два витка — и железный колпачок упал.
Комнату затопил жгучий, пряный запах.
'Я знаю этот запах… Мед. Эти штуки полны меда'. Сколько же они ждут здесь, спрятанные людьми, давно обратившимися во прах? Он сунул руку в горлышко и почти сразу рука погрузилась в холодное, густое содержимое. Бальзам для ноющих ожогов — и утешение вдруг проснувшегося голода.
— Бутыл?
— Сюда. Я в большой комнате у ровной стены. Каракатица, здесь кувшины, сотни амфор. Полных меда. — Он вытащил руку и лизнул кончики пальцев. — Боги, да он свежий. Смажь ожоги, Каракатица…
— Только если ты обещаешь, что дальше мы не полезем через муравейник.
— Внизу нет муравьев. Сколько с нами?
— Все, что спустились.
— Смычок?
— Он еще жив, хотя жар чуть его не схватил.
— Значит, веревок хватило. Хорошо.
— Да уж. Пока они держат. Похоже, Урб решил стащить Хеллиан на спине.
— Они будут следующими?
— Да. Как снять крышку?
— Вращай против. Вращай и вращай.
— Бутыл услышал, как сапер возится с другой амфорой. — Он свежий, так что не может быть очень старым.
— Знаки на крышках… Карак, я не могу их видеть, но могу ощупывать. У моей бабушки был ритуальный сосуд для магии — там те же знаки. Если не ошибаюсь, Карак, это джагутская работа.
— ЧТО?
— Но сами сосуды из Первой Империи. Проведи рукой по стенкам. Гладкая как яичная скорлупа — если бы был свет, клянусь, она оказалась бы небесно — голубой. При хорошей закупорке…
— Я все еще чувствую аромат цветов.
— Знаю.
