– Постарайся не думать о плохом, ты должна собрать все силы, чтобы продержаться до Парижа. – Он заглянул ей влицо. – Может, хочешь, чтобы я поехал с тобой?
Динна вздохнула и попыталась улыбнуться.
– Хочу, но нельзя. Но все равно спасибо, что предложил. Я люблю тебя.
– Если я тебе понадоблюсь, только позвони, и я тут же прилечу, договорились?
Динна кивнула.
– Ты можешь позвонить за меня Ким и рассказать, что случилось? – спросила Динна. – Я пыталась до нее дозвониться, но ее нет дома.
– А она ничего не заподозрит, если я позвоню?
Бен беспокоился, но не за Ким, а за Динну. Динна улыбнулась:
– Не заподозрит, сегодня за ленчем я ей сама рассказала про нас. Между прочим, она каким-то образом уже догадалась. Она что-то заметила еще на открытии моей выставки. Ким считает, что ты хороший человек, и я с ней согласна.
Динна снова потянулась к Бену, и он крепко обнял ее. Не скоро у нее снова будет возможность его обнимать, быть с ним.
– Знаешь, мне бы хотелось еще раз вернуться домой, просто побыть там... это меня успокаивает.
Бен понял, что она говорит о его доме.
– Скоро ты туда вернешься.
Динна подняла голову и посмотрела Бену в глаза:
– Обещаешь?
– Обещаю. А теперь тебе пора. У тебя есть все, что нужно? Динна кивнула и снова закрыла глаза. У нее вдруг закружилась голова.
– Тебе плохо?
– Нет, все в порядке.
Бен вышел первым, Динна спустилась по лестнице вслед за ним и, перед тем как уйти, обняла Маргарет. Теперь час на дорогу до аэропорта, затем еще сорок пять минут до вылета. А еще через двенадцать часов она будет в Париже – со своей девочкой, с Пилар.
Всю дорогу до аэропорта Динна молчала и молилась просебя, чтобы застать дочь живой.
Глава 15
– Quoi? Oh, mon Dieu! Доминик, ты уверена?
– Совершенно уверена. Я говорила и с твоей матерью, и с врачом.
– Как фамилия врача? – Доминик назвала фамилию. Марк торопливо потянулся за ручкой, Шанталь протянула ему свою. – Когда была операция?
– Сегодня утром – утром по парижскому времени. Кажется, часа три назад. Мне сказали, что операция прошла нормально, но Пилар еще не пришла в сознание. Больше всего врачей беспокоят ее ноги и травма головы.
Марк-Эдуард слушал секретаршу, и по его щекам текли слезы.
– Я пошлю телеграмму, а вечером постараюсь быть там.
Марк переключился на портье и заговорил короткими, отрывистыми фразами:
– Это Дюра. Мне нужен билет на самолет. До Парижа. Немедленно.
Он положил трубку, вытер слезы и посмотрел на Шанталь со странным выражением.
– Что-то с Пилар? – спросила она. Марк кивнул. – Что-то серьезное?
Она присела рядом с ним на диван и взяла его за руки.
– Они не знают... не знают...
Марк-Эдуард не мог ни заставить себя повторить то, что он услышал, ни сказать Шанталь, что Пилар разбилась на мотоцикле, который подарил ей он. Так и не договорив, он затрясся в рыданиях.
Динна вышла из самолета в аэропорту Шарля де Голля как в тумане, состоящем из смеси усталости, страха и тошноты. Ночью в самолете она не могла спать, весь полет она просидела, сцепив пальцы и глядя прямо перед собой. Из аэропорта она позвонила в больницу, но новостей не было. В аэропорту Динна взяла такси и поехала прямо в больницу. Назвав таксисту адрес, она добавила только: «Aussi vite que possible»[8] – и после этого молчала всю дорогу.
Таксист в истинно галльской манере понял ее слова буквально. Деревья по сторонам дороги проносились мимо так быстро, что слились перед глазами Динны в одну сплошную зеленую массу. Таксист ловко лавировал, объезжая все попадающиеся на пути препятствия, а Динна сидела неподвижно, устремив взгляд прямо перед собой. Каждая клеточка в ее теле, казалось, пульсировала в напряженном ожидании и кричала: «Быстрее, быстрее!» Ей показалось, что до того момента, когда машина выехала на бульвар Виктора Гюго и затормозила перед входом в Американскую больницу, прошло несколько часов. Динна быстро достала из бумажника франки – деньги она обменяла еще в аэропорту, – сунула водителю сотню и, не поблагодарив его, открыла дверцу. Таксист посмотрел на нее вопросительно:
– Voire monnaie?
Динна отрицательно покачала головой. О сдаче она сейчас даже не думала. Ее плотно сжатые губы превратились в тонкую скорбную складку на бледном лице с застывшим на нем выражением мучительной
