Четыре марша внутреннего трапа привели его в длинный, пятидесятиметровый коридор с множеством одинаковых полированных дверей светлого дерева с блестящими бронзовыми ручками. Басманов остановился, недоумевая, куда он попал. То есть то, что пришел он куда надо, сомнения не вызывало, достаточно было услышать типичные, чисто отечественные речевые конструкции, густо висящие в воздухе. Они доносились из полуоткрытых дверей кают, из обширного помещения справа от трапа, похожего на предбанник, из бильярдной, где на нескольких столах азартно разыгрывались «пирамидки», ими обменивались мелькающие в основном коридоре и ответвляющихся от него проходах люди. Лица почти всех были Басманову знакомы. Поразило другое. Все здесь были одеты в невиданные черно-зелено-желтые пятнистые куртки и брюки с множеством накладных карманов на груди, рукавах, коленях и прочих местах и в высокие коричневые ботинки на толстенной, в три пальца, подошве. Только зеленые металлические звездочки на пятнистых хлястиках-погонах своим расположением намекали на принадлежность их владельцев к русской армии, поскольку ни в одной другой (кроме, правда, сербской или болгарской) подобные знаки различия не использовались.
Бросилась в глаза поразительная чистота – сияющий паркет и словно час назад вычищенные ковровые дорожки, – что, впрочем, почти компенсировалось интенсивностью запахов гуталина и табачного дыма.
Перед Басмановым остановился один из «леопардов», в котором, присмотревшись, он узнал штабс- капитана Мальцева, завербованного им в первый день вместе с поручиками. Был он свеж, чисто выбрит, очень коротко подстрижен. И никак не походил на худого, нервного, заросшего серой щетиной беженца, каким был всего десять дней назад.
– О! Нашлась пропажа! – радостно воскликнул Мальцев, пожимая Басманову руку. – А мы, брат, думали, что ты сбежал…
– Куда бы это я сбежал? – удивился капитан.
– Мало ли куда? Да хоть в Париж… – Басманов вспомнил, что действительно высказывал подобную мысль, только вот Мальцеву или кому другому? Все же, кажется, с Мальцевым он об этом не говорил.
– Да что же Париж, мы теперь, может, и почище Парижа кое-что увидим.
– Уж здесь ты прав! Такое, боюсь, увидим… – Мальцев осекся. Он еще не понял, в каком качестве появился на судне Басманов и стоит ли перед ним откровенничать. – А тебя еще не переодели? Ты когда прибыл? Где разместился?
– Там, наверху… На втором этаже, ближе к корме. Сейчас и не знаю, найду дорогу или нет…
– А-а, на господской половине… Ну-ну. В начальство выбился? А чтобы не заблудиться, надо схему изучить, они везде висят. У тебя там не «второй этаж», а верхняя палуба. Наша – палуба Б, ну и так далее. Привыкнешь.
– Никуда я не выбивался, сам ничего не знаю. Посадили, привезли, поселили… барахло свое бросил и пошел вас искать. А вы что, плохо устроены?
– Не сказал бы. У всех одноместные каюты, но кое-кто предпочитает двойные, чтоб веселее. И еще пустых осталось – пропасть… Дивизию нашу свободно растолкать можно! Говорили мне умные люди в свое время – поступай в гардемаринские классы. Тогда после реального училища без экзаменов брали. Нет, понесло меня в кавалерийское! Моряки хоть всю войну как люди прожили – обед за столом из фарфоровых тарелок, каждый день рубашка свежая, кителек беленький, а мы пять лет в грязи, вшей кормили, портянки по месяцу не меняли, эх! – Он с досадой выругался, чуть не плюнул на пол, но ковровая дорожка вовремя удержала. – Но и служба тут, скажу я тебе…
– Чем же она плоха?
– Да не плоха, чего зря говорить. Только и в юнкерах меня так не гоняли. Первые дни чуть не сдох, а уж я с семнадцати лет в строю, ты меня знаешь! Ох и материли тебя поначалу, сосватал, мол, так его и распротак! А потом ничего, отъелись, отоспались, даже нравиться начало, после бардака нашего беспросветного. Сам все увидишь. Пойдем лучше выпьем за встречу.
В большом ресторанном зале второго класса, с колоннами и множеством четырехместных столиков посередине и двухместных вдоль стен, сидели за столами и толпились у стойки буфета с полсотни таких же пятнистых офицеров. Басманов даже ощутил некоторое неудобство от своей «правильной» формы.
– Господа, смотрите, кто к нам пришел! – громко объявил Мальцев, и все обернулись.
– …Едим бесплатно, пьем бесплатно кому что нравится, – повествовал штабс-капитан, когда закончились общие приветствия и рукопожатия со знакомыми и приятелями. В тихом углу устроились впятером – Басманов, Мальцев, подполковник Генерального штаба Сугорин, некогда весьма близкий к Лавру Георгиевичу Корнилову, а по последней должности – командир полка Добровольческой дивизии, и те самые поручики, с которых все началось, – Давыдов и Эльснер.
– На берег пока не пускают, да никого и не тянет, нажрались того берега… – Мальцев чиркнул себе ребром ладони по горлу. – Здесь спокойнее, всего в достатке, есть чем развлечься…
– Кроме девочек, – криво усмехнулся Давыдов.
Сугорин плеснул в бокалы вермута, едва до половины.
– А чего так скромно? – поинтересовался, придержав горлышко бутылки над своим бокалом, Басманов. Ему хотелось выпить за встречу, как полагается, вволю.
– Скоро сам не захочешь. Когда утром двадцать кругов по палубе, а потом до обеда так накувыркаешься… Тяжело выходит.
– Вот как? А что еще тут с вами делают?
– Неужто не знаешь? Ну, раз не знаешь, то сам увидишь. А пока не увидишь, не поймешь. Если б мы солдат да юнкеров перед войной так муштровали, вот бы армия была…
– А оружие, а снаряжение! – вмешался поручик Давыдов.
– Ничего не скажешь, напридумывали люди! Я вот думаю – отчего мы ничего подобного на фронте не видели? Я с американцами в Архангельске вот так был… – Сугорин сцепил пальцы рук и тряхнул ими перед собой. – Ничего особенного у них не имелось, те же винтовки, ну, еще танки привозили, «Марк-2»… И вояки так себе. Вот жратва да, нормальная… Если б таким оружием, как у нас, они хоть две дивизии вооружили, через месяц войну б кончили…
– О чем это вы? – пытался включиться в разговор Басманов, но не получилось, собеседники его не
