Старик выглядел встревоженным. Он больше не сибаритствовал на кровати, а ходил из угла в угол комнаты, размахивая зажатой в кулаке трубкой и что-то бормоча.
– Черт тебя надоумил связываться с этими людьми?! – без предисловия набросился он на Агранова. – Другого занятия себе не нашел? Ловил бы своих саботажников и контру…
– Да что случилось-то? – Чекисту передалась тревога «ясновидца».
– Хотел бы я сам это знать. Я, как обычно, вошел в транс, включился в Мыслесферу Земли… Тебе не понять, как это грандиозно. Это как симфонии Скрябина. Море света, море огня. Видишь, чувствуешь, понимаешь неизмеримо больше, чем в состоянии объяснить. Растворяешься в мыслях и эмоциях… Да что я тебе говорю, я вижу сейчас и твой мысленный фон, ты, как старое бревно в лесу, темен и неподвижен. Но и в тебе есть толика нужной силы, и ты в состоянии включиться в игру высших сфер. Только на пользу ли тебе это будет? А эти? Да, я проник… Я не понял, куда. Сгущение энергий, фиолетовые и синие водовороты… Миры сдвигаются… Возникают новые вероятности. К нам пришло чужое… Я не знаю, как это объяснить… Ты вмешался в непонятную жизнь. То, чем ты сейчас занялся, настолько превосходит мое понимание… Нет, это тоже неправильно. Те, кого ты мне назвал, – они не люди. Потому я так легко их нашел. Как в зоопарке – в клетке с обезьянами – медведь, его увидишь сразу. А откуда он там, почему?
– Вы что, бредите, Константин Васильевич? Вам плохо? – спохватился Агранов, увидев, что его собеседник начинает трястись, словно перед началом эпилептического припадка.
– Отойди, Яков, не мешай… Ты понимаешь – другое, другое приходит в наш мир, неправильно, все неправильно, не так…
Агранов ударил его по щеке, плеснул водой из графина в лицо.
Минуту-другую старик еще пребывал в своеобразном трансе, как шаман в процессе камлания, а потом медленно вплыл в реальность.
– Вы что-нибудь помните, что с вами было?
Старик помотал головой. Неверным движением сгреб со стола выпавшую из руки, еще дымившуюся трубку, несколько раз шумно, с чмоканьем затянулся, пока не извлек нужную порцию дыма.
– Ох, Яков, и вправду… Что-то плохо мне стало. Валерьянки бы или лучше водочки…
– Сейчас!
Он крикнул охранника, тот, невзирая на царивший в республике «сухой закон», принес бутылку разбавленного спирта, и прорицатель жадно выпил больше полстакана.
Порозовел, успокоился, вновь приобрел способность говорить здраво.
– Удружил ты мне, Яков, прямо скажем – удружил. Никогда я такого не переживал. Понять ты меня не поймешь, и стараться нечего, однако интересно. Людишки-то твои – нездешние, совсем нездешние. Не представляю, откуда они взялись, может быть, вроде меня, из других миров проникли, только связываться тебе с ними… Нет, не могу сказать, тут еще думать, изучать надо. Ты мне время дай, я поразмыслю, еще понаблюдаю. Нет, я тебе благодарен, совсем новые стороны в моих идеях открываются. Слушай, Яков, ты же все можешь, тебе такие силы подчиняются. Доставь мне одного из этих человечков, век буду благодарен. В нормальном мире они самые обычные люди, в духовных только сферах другие. Сможешь ты… Смерти, пули они так, как и мы, боятся. Постарайся. А уж я бы с ними поговорил…
Агранов видел, что старик, выйдя из транса психического, так же стремительно впадает в самое обычное алкогольное опьянение. То ли с голодухи – не ел он как минимум сутки, то ли по свойству организма. Но сказал он достаточно. Меньше, чем чекист рассчитывал, но и того, что стало известно, хватит, чтобы строить дальнейшие планы.
Главное, он был прав, угадав в появившихся на Хитровке «бандитах» необычное.
И сам Константин Васильевич сказал, что обладает он, Агранов, психической силой. Ну, вот и посмотрим, у кого ее больше.
Пусть Вадим поработает, а там поглядим…
Агранов вышел из особняка в приподнятом, боевом настроении, что и неудивительно. Человек, сумевший за каких-то два года создать мощнейшую в мире тайную полицию (а его секретно-политический отдел занимал в структуре ВЧК положение, абсолютно аналогичное немецкому гестапо, что есть сокращение от гехаймештатсполицай – Государственная тайная полиция, она же – 4-е управление РСХА), не мог не испытывать склонности к острым ситуациям и именно в борьбе и интригах находить радость жизни.
Теперь у него появилась еще одна точка приложения сил.
Но лишь еще одна. Были и другие, может быть – куда более важные. Например – его очень волновала загадка сбоя в давно и тщательно спланированной «системой» акции по международной изоляции последнего серьезного очага белогвардейского сопротивления. О меркуловском Владивостоке пока можно не беспокоиться. Туда уже направлены надежные люди. А вот что происходит вокруг Крыма? Врангель – никто. Меньше, чем пешка. А узнать, кому он вновь понадобился, кто решил разыграть его против «системы», не знающей и не терпящей оппонентов, – это задача. Для чего в это дело решили вмешаться американцы? И на каком уровне – государственном, в пику союзникам, или проявился чей-то частный интерес?
И узнать нужно раньше, чем это станет понятно всем прочим. Узнать и понять, не пора ли менять флаг.
Эта мысль вдруг отозвалась тошнотным чувством внизу живота. Еще вчера ему и в голову не пришло бы, что можно рассчитывать сыграть даже не против, а просто отдельно. Что же изменилось теперь?
«А ведь изменилось», – подумал Агранов. Он еще не знал, кто повлиял на него сильнее – полусумасшедший профессор Удолин, частнопрактикующий маг, или мысли о тех неведомых людях, в логово которых он послал своего лучшего агента.
«Они не отсюда» – что-нибудь да значит это выражение?
ГЛАВА 19
Вечером в комнате с занавешенным окном Новиков развернул перед капитаном Басмановым сложенный гармошкой общий план Кремля и предложил на досуге подумать о вариантах действий, если вдруг появится необходимость захвата данного объекта наличными силами. Прикинуть состав и задачи боевых групп, ожидаемую потребность в боеприпасах и снаряжении, рассчитать по времени фазы операции.
