Окажите Лаци необходимую материальную и моральную поддержку, чтобы он не хватался за любую работу, а смог заняться тем, к чему душа лежит. А главное — прошу уделить ему внимания И любви: В плену жаждешь не леденцов, но человеческого тепла и участия, и жажда эта неутолима. Думается, не стоит вдаваться в подробности, полагаюсь на ваши добросердечность и такт. Пожалуйста, прошу вас, примите Лаци как сына, покуда я не вернусь. Хотя, по-моему, и тогда положение не изменится, разве что семья пополнится еще одним членом.
О себе вряд ли еще стоит писать — Лаци расскажет обо мне куда больше, нежели любые пространные послания. Меня прямо-таки распирает от нетерпеливого ожидания, даже работа из рук валится. Посылаю рукопись, более-менее полную подборку русских стихов, которую мне останется потом лишь чуть дополнить и снабдить предисловием. Не знаю, стоит ли что-либо предпринимать на этот счет до моего приезда — может, послать несколько стихотворений в газеты, пусть начинают подготовительные работы. <…> Очень рад выпуску цикла «Они вспоминают», а также предполагаемому изданию рассказов. Больше ничего готового у меня нет, но дома будет. Чую нутром: теперешнее мое нервозное состояние не способствует сочинительству.
Здоровье мое — лучше не бывает. Лаци распишет в красках, как я растолстел, чем — вспоминая о недавних временах, когда во мне едва набиралось тридцать девять килограммов, — горжусь до чрезвычайности. Делать ничего не делаю, отдыхаю, будто на курорте, и жду, жду. Непрестанно жду. <… > Обнимаю вас и всех моих друзей.
Ваш Пишта.
Возвращение на Родину. Пятидесятые и шестидесятые годы
Пять с половиной лет провел я с тобой в разлуке, Будапешт. Первый мой путь с Восточного вокзала вел к Цепному мосту. Я не успел еще повидать мать, но увидеть мост мне не терпелось. Прощание с городом — четыре весны и пять ледоходов тому назад — было связано именно с этим мостом. Это было последней картиной, и когда в памяти возникал Будапешт — сто или тысячу раз на дню — я всегда видел перед собой Цепной мост таким же, как тогда: в легкой дымке, пропитанной ароматом цветущих акаций, в гирляндах сияющих фонарей весь будто сотканный из света. Это была последняя картина. Тогда, при прощании, мне казалось: я погибну. И вот, я цел-невредим, а мост — в руинах. Я все стоял и стоял, навалившись грудью на парапет, над громоздящимися внизу льдинами, не в силах оторвать взгляд от бессильного поникшего крыльями Цепного моста, от рухнувшего в воду моста Эржебет, схожего с поверженным ангелом… Без помех длилось наше с мостом свидание. Никто не обращал на нас внимания, подобно тому, как в Париже никому нет дела до ссорящихся влюбленных. Этих руин, думал я, никто не замечает. Привыкли — это в порядке вещей. Люди видят возрождение жизни там, где мне чудятся страхи, кошмары, где терзаешься самообвинениями…
Характеристика от 1953 года
Иштван Эркень родился в 1912 году, в состоятельной буржуазной семье. Имеет дипломы инженера- химика и фармацевта. В 1937–1939-х годах жил в Англии и Франции. Сочинять начал еще в студенческие годы, публиковался главным образом в газете «Сейп Со». В 1942-м вышел в свет сборник сюрреалистических рассказов под общим названием «Пляска моря».
В 1942-м в составе трудбата попал на передовые позиции на Дону. В январе 1943-го был взят в плен. В 1945-м прошел курс обучения в красногорской Антифашистской школе, где провел полтора года и вновь занялся писательской деятельностью. По возвращении на родину вступил в партию, однако для его творчества по-прежнему оставались характерны ярко выраженные буржуазные проявления не самого лучшего толка. После того как при проверке был переведен из членов партии в кандидаты, стал более сознательно относиться к делам партии, что сказалось и на его творчестве (роман «Супруги» и репортажи о жизни рабочих). За прошлый год в его творческом развитии опять произошел срыв, проявившийся в публикации сатиры «Лиловые чернила». В данный момент работает над романом о Сталинвароше, где и проводит большую часть времени. Иштван Эркень — человек умный, образованный, одаренный, однако ему свойственны высокомерие и цинизм. В основном по этой причине в начале года ему пришлось расстаться с работой в литературной части театра Народной армии. Согласно отзыву партсекретаря театра, к обязанностям своим Эркень относился плохо, поверхностно. Мы считаем его способным к развитию, хотя сдерживающим началом являются его прежние взгляды и слабая идеологическая подготовка. В текущем сезоне курс политобучения проходил самостоятельно, а когда занялся темой Сталинвароша, подготовку прекратил вообще. Роман предположительно будет закончен к концу декабря.
Было бы целесообразно привлечь его к подготовке на более высоком, систематическом уровне, что поспособствовало бы формированию его гражданских и политических взглядов и углублению литературного творчества.
(Без подписи [7].)
Секретное донесение, 1955
С середины марта я провел шесть недель в вышеградском доме творчества. В одно время со мной там находился товарищ Иштван Эркень и товарищ Бела Ремени[8]. Мы неоднократно беседовали на литературные темы, обсуждали проблемы формирования личности и отражения действительности в духе социалистического реализма.
Как-то раз беседовали втроем, находясь в комнате Ремени, и Эркень заявил, что, мол, отражение действительности в партийном духе столкнулось бы с большими трудностями: ведь не напишешь же, что спокойствие в стране достигается лишь средствами диктатуры с помощью АВХ [9]. Не будь АВХ столь сильной организацией, могло бы дойти до беды.
В другой раз, в более широкой компании, Эркень в юмористическом стиле пересказал свою так называемую историю «Тринадцать партизан из Нови-Сада», наверняка известную партийному руководству. Меня поразила такая деталь: Эркень был у товарища Ракоши и, когда выходил из кабинета, товарищ Ракоши сказал ему вслед: «Вот видите, мы даже не докапываемся до вашей истории про тринадцать партизан»[10]. Не уверен, что передаю слова Эркеня буквально.
Не будучи в курсе подробностей, не считаю себя вправе делать какие-либо выводы, я всего лишь изложил факты. В свою очередь настаиваю на строжайшем соблюдении секретности, так как кое-кого даже в партийном руководстве связывают с Эркенем дружеские отношения.
В 56 году я, по сути, принимал участие в немногих политических акциях. В конце октября, когда зародилось Свободное радио, меня пригласили в парламент (вещание происходило оттуда) и попросили
