месте бортового каземата зияла дыра размером с ворота локомотивного депо.
Анличане сейчас оказались в том же положении, что и корабли эскадры Рожественского. Японцы стреляли по ним английскими снарядами, начиненными мелинитом (шимоза), который по фугасному действию в несколько раз превосходил применяемый русскими артиллеристами пироксилин.
Теперь же Воронцов лично подобрал композитную пластическую взрывчатку, в несколько раз более сильную, чем гексоген или пентолит, и начинил ею обычные снаряды. В результате снаряд двенадцатидюймовой пушки оказался гораздо мощнее в полтора раза более тяжелых вражеских.
Дмитрий двинул картинку на экране вправо. Горел пораженный двумя попаданиями в центральную надстройку «Мальборо». На «Айрон Дюке» рухнула передняя труба, и густой черный дым расползался над кораблем. У «Бенбоу» вода заплескивала в огромную пробоину у ватерлинии. Только концевой «Центурион» не имел видимых повреждений.
Он включил рацию и передал на «Алексеев» результат первых залпов.
Под прикрытием дымовой завесы Колчак закончил поворот и уводил свой отряд в открытое море, увеличив ход до предела. Когда дым рассеется, Сеймур будет весьма удивлен маневром русской эскадры.
Напрасно Воронцов опасался, что адмирал в бою потеряет голову и станет совершать вызванные эмоциями ошибки. Колчак был абсолютно, даже неестественно спокоен. Словно воспринимал происходящее как что-то вроде командно-штабной игры. Шульгин был в определенной степени прав, предположив, что его психика повреждена и деформирована не только годичным ожиданием смерти в одиночке, но и всем, что ему довелось пережить начиная с лета семнадцатого года. Но если Колчака и тронула тень безумия, то такого, какое овладело капитаном Гаттерасом: «На Север, на Север, и пусть все катится в ад!»
На штурманском столе лежала карта с нанесенной схемой предстоящего боя. Воронцов спрогнозировал развитие событий на компьютере, исходившее из психологических характеристик Сеймура, его личного военного опыта и стратегических доктрин британского главморштаба, даже с учетом советов, которые ему могут дать ближайшие помощники.
Колчак участвовал в классическом эскадренном сражении всего один раз в жизни, в Желтом море, когда служил артиллерийским офицером на «Аскольде». И помнил бессильное отчаяние при виде бездарных действий адмирала Витгефта. Судьба тогда послала робкому (не в смысле личного мужества, а в способности принимать адекватные обстановке решения) адмиралу уникальный, единственный за всю несчастную войну шанс разгромить японский флот. И он им не смог воспользоваться, предпочел бессмысленно погибнуть.
В распоряжении Колчака сейчас было четыре корабля с двадцатью четырьмя орудиями главного калибра. Их дальнобойность до недавнего времени составляла девяносто кабельтовых против ста двадцати у английских линкоров. Однако после модернизации, при которой Воронцов заменил подъемные механизмы и удлинил амбразуры башен, а также на пятнадцать процентов увеличил пороховой заряд, русские двенадцатидюймовки могли стрелять на те же сто двадцать кабельтовых (21 километр).
И план боя предполагал маневрирование по синусоиде как раз на этой дистанции. Войти в зону действительного огня, дать пару бортовых залпов с интервалом в сорок секунд и тут же удалиться на недоступное английским пушкам расстояние. До следующего зигзага.
Причем штурманам не требовалось в горячке боя производить ювелирной точности расчеты. В поле зрения установленных на командно-дальномерных постах лазерных прицелов при выходе на дистанцию действительного огня вспыхивала малиновая точка. В боевой рубке вскрикивал ревун, старший артиллерист нажимал кнопку «Залп». Воронцов потратил достаточно времени, чтобы отработать процедуру до автоматизма.
Следующий залп Колчак положил со смещением вправо, целясь по замыкающим «Центуриону» и «Айрон Дюку». И добился еще трех попаданий.
Англичане тоже стреляли частыми десятиорудийными залпами через двадцать секунд, окутываясь огромными синевато-белыми облаками. Порох только называется бездымным, на самом деле десятки тонн одновременно сгорающего кордита образуют сотни кубометров дыма, правда, рассеивающегося почти мгновенно.
Но стреляли они наобум, в том направлении, где последний раз видели русские корабли, и снаряды ложились градусов на тридцать в сторону и с большими недолетами.
Однако еще несколько минут – и дымовая завеса рассеется, она и так уже стала истончаться, поднимаясь вверх, разрываемая на части посвежевшим ветром. И тогда Сеймур получит шанс на реванш. Его эскадра способна производить сто выстрелов в минуту. Просто по закону больших чисел в ближайшее время в русские корабли может попасть от пяти до десяти чудовищных фугасных «чемоданов».
Так и получилось. На циркуляции один снаряд разорвался на шканцах «Евстафия», второй снес кормовой мостик «Пантелеймона», но взрыватель его не сработал, слишком легким оказалось препятствие. Подсвеченный огнем гейзер встал в сотне метров за правым бортом ветерана.
Воронцов вызвал берег.
Не обращая внимания на протесты офицеров своего штаба, адмирал Сеймур приказал отдраить почти полуметровую броневую дверь рубки и, цепляясь руками за нагретые солнцем поручни, поднялся по трапу на открытую площадку мостика.
Взглянул назад вдоль палубы линкора, и у него сжалось сердце. Подобные разрушения он видел второй раз в жизни. Примерно так же выглядел линейный крейсер «Лайон» после боя с немецкими кораблями у Доггер-банки. Но там немцам досталось больше, а сейчас игра шла в одни ворота. Сеймур был уверен, что русский флот навсегда прекратил свое существование в качестве полноценного боевого организма, лишившись за годы войны и большинства своих кораблей, а главное – подготовленного личного состава, однако сейчас он так уже не думал.
Конечно, Колчаку несказанно повезло: все три залпа его броненосцев попали в цель. Такого просто не могло быть по теории вероятности, однако вот случилось. Ведь и при игре в рулетку иногда несколько раз подряд выпадает одна и та же цифра…
Сеймур наконец-то ощутил желание плюнуть на все, включая честь британского флага, и выйти из боя. Но тут же представил, какое впечатление произведет на верховного комиссара, офицеров и команды оставшихся в Мраморном море кораблей да и вообще на весь цивилизованный мир вид его избитых, обгоревших кораблей, вернувшихся с «легкой прогулки» к крымским берегам. Такого позора на старости лет ему не пережить.
