шального художника во взрослого мужчину и войти в мой круг в таком качестве. Если же хочешь продолжать резвиться, оставаться неуправляемым юнцом, которому никто и ничто не указ, тогда разреши мне одной общаться с людьми своего круга. Все очень просто. Тебе решать.
– Я такой, какой есть. И не собираюсь меняться и угождать кому бы то ни было, даже тебе.
– Твое право. Но и ты не можешь заставить кого-то принимать тебя таким. В том числе и меня.
– Так дело в тебе, да? А не в ком-то другом? Ты хочешь, чтобы я изображал из себя твоего Артура. Но я не он. Я – это я.
– Артур тут вообще ни при чем! – Саша стиснула зубы. – Послушай, что тебе мешает завтра поехать и поужинать со своими друзьями? Я пойду на свой прием, сбегу пораньше и, возможно, приеду к тебе в Маре.
– И что – пойдешь в дешевый кабак? Придворная дама покидает дворец и снисходит до своего нищего возлюбленного? Раз я недостаточно хорош, чтобы ты брала меня с собой, тогда я завтра же вылетаю в Лондон. – Изначально он именно это и собирался сделать. Неожиданностью было как раз решение остаться дольше.
– Дело твое, – тихо ответила она. – Я стараюсь изо всех сил, Лайам. Слишком мы разные, конфликты будут неизбежны. И мы это с самого начала понимали.
– Да, понимали. Я только не думал, что предметом этих конфликтов стану я один. Сколько, по-твоему, унижений я могу терпеть? Ты говоришь мне, как вести себя в твоей галерее, что мне делать и чего не делать, чтобы, не приведи господь, твои клиенты не оскорбились. Я должен ходить на цыпочках, не сметь тебя целовать… Рюмку себе налить не могу! А если я хочу пойти с тобой на мало-мальски серьезное мероприятие – будь любезен нарядиться как юный лорд и вести себя как солидный банкир. Саша, я художник! Не дрессированная обезьянка и не банкир. И я не позволю тебе выкручивать мне яйца!
– Никто не собирается тебе ничего выкручивать. Мы живем в двух разных измерениях. Рано или поздно это должно было случиться. Если мы хотим, чтобы у нас что-нибудь получилось, придется проявить максимум понимания и гибкости. – Для обоих их роман пока был большим вопросом, сейчас еще больше, чем когда-либо. Особенно если он будет настаивать на своем разудалом образе жизни и при этом всюду ее сопровождать. Это были две несовместимые вещи. Она предупреждала его с самого начала.
– Повторяю: я не позволю тебе командовать мной. Я завтра же улетаю в Лондон. Когда разберешься со своей системой приоритетов – позвони.
Саша слушала его, и ей хотелось кричать.
– Дело вовсе не в приоритетах, Лайам, – ответила она, отчаянно стараясь не потерять самообладания. Убеждать его было все равно что говорить с рассерженным ребенком. – в существующих в мире порядках, которые ты никак не желаешь усвоить. Это все равно, что вступить в клуб. Если ты хочешь в него вступить, ты должен подчиняться его правилам.
– Этого, Саша, ты от меня никогда не дождешься. Никогда! Если бы я хотел этого, то продолжал бы жить с отцом в Калифорнии и выслушивать его бред. Мне больше никто не указ, и ты в том числе. Если хочешь, чтобы я был в твоей жизни, – принимай меня таким. Но не заставляй подчиняться правилам. Если ты меня любишь, никаких правил существовать не должно.
– Правила есть всегда, – с грустью констатировала Саша. – Я и сама вынуждена жить по этим самым правилам. Я не могу вести себя так, как мне нравится. Я не могу появиться в галерее в джинсах. Или в ковбойских сапогах и бейсболке. Я должна выглядеть так, как принято в этом обществе, быть с приличной прической, а на приемах – в вечернем платье. Я должна вести себя в соответствии с их приличиями, которые я, впрочем, разделяю, потому что правила этого общества мне близки. Это мои правила, это правила цивилизованных людей. И у меня нет ни малейшего желания ими пренебречь!
– А я не желаю быть цивилизованным! Я хочу оставаться собой. Хочу, чтобы меня уважали и принимали за то, что я такой, а не потому, что я умею прикидываться «своим» и готов вылизывать чужие задницы. Никто и никогда не заставит меня ни перёд кем пресмыкаться!
В Лайаме говорили какие-то детские обиды и комплексы, даже Саше было заметно, что он злится на нее куда сильней, чем она того заслуживает. Он был вне себя. Никакие ее доводы не действовали, он никак не желал успокаиваться. Напротив, он все больше выходил из себя. Она слушала его и все больше ощущала свою беспомощность. Лайам был сейчас где-то далеко, бился с невидимыми ей врагами.
– Лайам, я не прошу тебя ни перед кем пресмыкаться. И уж тем более передо мной. Ты можешь вести себя, как тебе угодно. Но если ты этого хочешь, тебе придется играть по эту сторону площадки, оставаться в том мире, к какому ты привык, или в нашем с тобой маленьком пространстве, я не против. А если хочешь ступить и на мою территорию, пойти туда со мной, тебе придется играть по другим правилам.
– К черту правила! И тебя, Саша, к черту, раз уж на то пошло. Не хочешь мной гордиться, стесняешься, что я тебя моложе, не уважаешь меня как личность – тогда ты мне не нужна! Я не намерен с тобой оставаться. Завтра же возвращаюсь домой. Если передумаешь – скажешь.
– Что именно? Чего ты от меня хочешь? – Саша была ошеломлена. Некоторые его высказывания были настолько неразумны, что она отказывалась его понимать. Впрочем, это все было для них не ново. Лайаму с самого начала было известно ее положение, принципы, которыми она руководствуется в жизни. Если не считать разницы в возрасте, именно это ее всегда беспокоило. С возрастом как раз еще можно было примириться. Куда хуже обстояло дело с его сумасбродством, его инфантильностью, его непокорностью.
– Или ты соглашаешься принимать меня таким как есть и в таком виде берешь с собой на свои мероприятия, а не оставляешь дома, как нанятую на одну ночь проститутку, – или ты меня больше не увидишь. Я не позволю оставлять меня дома, как кучу мусора. И не позволю диктовать мне, как себя вести!
Она с трудом сдерживала слезы, а он продолжал бушевать. А Саша так надеялась, что из их отношений может получиться что-то серьезное, что-то настоящее и надежное.
– Это твоя проблема, ты ее и решай! – вдруг вспылила она. – Перестань вести себя, как ребенок, который не хочет принимать ванну или надевать новый костюмчик, который топает ногами и швыряет на пол еду. Если хочешь есть за одним столом со взрослыми, научись сначала себя вести. Больше от тебя ничего не требуется, как ты не поймешь? Ты не можешь до конца дней оставаться дикарем, шальным художником, если, конечно, не собираешься всю жизнь тусоваться с такими же, как ты, отвязными, как вы говорите, дурно воспитанными парнями. Если ты этого хочешь, тогда не обижайся, что я не беру тебя с собой. Я была бы рада, пойми, очень рада, но я не собираюсь краснеть и смотреть, как ты будешь выделывать номера, доказывая всем и каждому, какой ты вольнолюбивый. Если ты меня любишь, Лайам, тогда научись себя как
