Проблемой стала и нехватка драгоценных металлов. К концу XV века, когда военные приспособления усовершенствовались, а дыхание эпохи Возрождения вызвало к жизни неведомые до того потребности, «золотое чудо» — или, говоря проще, американские рудники — позволило соответствовать требованиям нового времени. Такое же значение в XIX веке для развития прогресса имели рудники Калифорнии и Южной Африки.
В 1715 году, когда общество так резко менялось, первые рудники уже истощились, а вторые еще не открыли своих тайн. Существующих денег резко не хватало, и правительства не знали, что придумать, дабы восполнить их запасы. В 1707 году Вобан предложил собирать налог натурой.
Количество и сложность проблем достигли критической точки, и регент решился на беспрецедентный шаг: он повел себя как премьер-министр XX века и открыто рассказал о положении вещей, доставшемся ему в наследство.
«Все фонды исчерпаны, — писал он в обращении, подписанном Людовиком XV, — в казне нет средств даже на покрытие неотложных расходов. Мы обнаружили королевское имущество почти растраченным, а доходы государства сведены к нулю из-за бесчисленного количества должностей, налоги проедены на несколько лет вперед, накопилось огромное количество неоплаченных счетов…»
В парижских салонах в ту пору был в моде обворожительный шотландец, Жан Лоу де Ларистон, который, промотав все свое состояние, отыграл несколько миллионов в карты. Этот блистательный путешественник утверждал, что ему известна система, при помощи которой теории Декарта, Локка и Ньютона, примененные к сфере общественных финансов, обеспечат благосостояние, сравнимое с новым Эльдорадо.
Английский парламент, герцог Савойский, император один за другим прибегли к этой панацее. Министр финансов Десмар, которому нечего было терять, позволил себя убедить и, в свою очередь, убедил Людовика XIV. Решено было попробовать, но в это время Людовик умер.
Герцог Орлеанский встретился с Жаном Лоу, был очарован его манерами, умом, смелостью мысли, но смелость эта была чревата опасностями для нового правительства. И герцог Орлеанский вежливо прощается с Жаном Лоу, приглашая его, однако, бывать в Пале-Рояль.
Сен-Симон требовал объявления банкротства. Герцог де Ноай, напротив, настаивал на жесткой экономии, на порядке, строгом контроле, что помогло бы поправить финансовое положение страны. Регент встает на его сторону.
Юный возраст короля и то, что он обосновался в Венсене, уменьшили количество придворных. Это была прекрасная возможность избавиться от тысячи двухсот человек личной гвардии в Версале и Марли, от четырехсот садовников, от лодок на канале, не говоря уже о швейцарцах. Количество мушкетеров было уменьшено вдвое. Благодаря всем этим мерам бюджет королевского дома уменьшился с пятнадцати до четырех миллионов. Зато государственные служащие получают задержанное жалованье, на которое они уже не рассчитывали. Одним только послам задолжали полтора миллиона!
Все обладатели государственных должностей были обязаны 4 ноября представить отчет о своей работе и декларацию о доходах специально созданной Палате юстиции, которая никому не делала скидок.
Одержимая желанием найти всех получивших должности, но не заплативших за них, из-за чего в казне образовался дефицит в 300 миллионов, Палата обещала всем, кто поможет выявить обманувших государство, половину утаенных теми средств, настраивая таким образом слуг против господ, детей против родителей, рядовых граждан — против нуворишей.
И тщетно мошенники пытались увильнуть от раскинутой сети. Главные из них были брошены в Бастилию, выставлены у позорного столба под улюлюканье толпы. И потянулись повозки, груженные драгоценностями, серебряными столовыми приборами, мебелью ценных пород, мешками с золотом, извлеченными из тайников. Всего было конфисковано имущества на 220 миллионов. В это же время дворцы, в которых теперь расположены Министерство юстиции и Национальная библиотека, перешли в собственность государства.
После того как он отсек ненужное, регент собирался скрепить оставшееся. Провинциальные интенданты и казначеи получили строгие инструкции. Сборщикам строго запрещалось взимать с налогоплательщиков дополнительные поборы. Армии запрещалось безвозмездно отбирать у населения пропитание и фураж. Бухгалтеры были обязаны фиксировать все свои операции и предоставлять эти записи для проверки специально назначенным инспекторам. Многие из этих мер существуют и по сей день.
Таможенные пошлины были снижены, запрещена рыбная ловля, но разрешен ввоз из-за границы скота и продуктов питания. Призрак голода, так пугавший крестьян, отступил.
После этого свободомыслящий принц берется за установление мира в лоне Церкви. Атеизм нисколько не мешает герцогу Орлеанскому присутствовать на встречах теологов, где безрезультатно скрещивают копья епископы, представляющие обе партии.
Филипп возвысил янсенистов. Но он стремился к большему: заставить действовать Нантский эдикт и вернуть в страну протестантов, покинувших пределы Франции тридцать лет назад. Это была великодушная и мудрая идея, осуществление которой позволило бы стране вернуть столько утерянных состояний! Но увы! Бдительные янсенисты вспомнили о своем фанатизме и подняли крик. Вынужденный идти им навстречу, регент сдается и ограничивается только запретом на преследование проживающих во Франции реформистов. Кардинал де Ноай протестует.
«Это было хорошо в другие времена, — ответил ему герцог Орлеанский. — Теперь же следует обращать людей в свою веру, воздействуя на их разум, а не прибегая к тем средствам, которыми пользовались в 1684 году. Вспомните также, господин кардинал, что, именно обращаясь к голосу разума, мы хотели убедить вас и вашу партию».
Когда-то Филипп едва не ушел с головой в занятия химией, и теперь он вспомнил, с каким удовольствием разрабатывал устав Академии наук, как создавал Академию механики и открыл для всех желающих Королевскую библиотеку.
«Когда король вырастет, — сказал он, — я попрошу его только об одном: назначить меня Государственным секретарем Академии».
Праздничное легкомыслие
Людовик XIV оставил пожелание, чтобы юный король как можно скорее вернулся в Версаль, но Филиппу вовсе не хотелось снова оказаться во дворце, стены которого хранили воспоминания о его унижениях. Неисправимый повеса предпочитал жить в шумном праздничном Париже и наблюдать вблизи перемены в общественном мнении.
Поэтому 30 декабря Людовик XV воцаряется во дворце Тюильри, а семейство герцога Орлеанского — в Пале-Рояль, разделенном на три части.
В его западном крыле находились апартаменты Мадам, крайне раздраженной тем, что ей приходится вдыхать зловонный воздух «этого проклятого Парижа». С первыми лучами солнца престарелая охотница направлялась в Сен-Клу и в леса, а если плохая погода вынуждала ее оставаться дома, она занималась своей обширной перепиской, рассматривала медали, ухаживала за собаками, ругала невестку и тосковала о временах Людовика XIV.
На первом этаже восточной части дворца герцогиня Орлеанская установила свой неизменный белый с золотом шезлонг. Оппенор продумал для нее обстановку нескольких изысканных комнат, которые он украсил безупречными вещами. По-прежнему высокомерная, но вялая, Франсуаза-Мария уже не находила сил бороться за положение, которое она могла бы иметь. Она много спит, иногда интригует в пользу своего брата, герцога Менского, играет в карты, охотно пьет бордо, ласкает герцога Шартрского и совершенно не интересуется внешним миром.
Регент поселился на первом этаже, где ему принадлежит длинная анфилада обставленных в современном стиле комнат. Знаменитые ковры Месье убраны, а на плафонах нет привычной аллегорической росписи, они просто закрашены белым с золотом. Шелковая малиновая обивка стен
