направление:
— Туда, туда он побежал, я видел!!!
Похоже, шанс выручить Власьева есть только один.
Поднять здесь, на улице, отвлекающую стрельбу, потом этим вот двором, наперерез милиционерам, застрелить ли их, или просто вырубить врукопашную, и — бегом, мимо больницы, в рощицу, оттуда вниз по косогору, где у речки начинается настоящий лес.
Пересидеть до утра, а потом…
Почти все у него получилось.
Набрав невероятную скорость, он сумел догнать приотставшего милиционера, не останавливаясь, взмахом руки сбил его с ног, чуть было не достал и второго.
Но уж пришла беда — отворяй ворота! Шестаков зацепился ногой за какую-то не замеченную в темноте железку, упал и чуть не закричал от острой боли в ноге.
Почти сразу же набежали со всех сторон еще какие-то люди. Откуда ночью — и столько? — недоуменно-отстраненно подумал он. А тут были, кроме милиционеров, и дежурные фельдшера, и кочегары из больничной котельной, привлеченные шумом (Власьев, не зная местности, забежал как раз в тупик между корпусом стационара, котельной и забором станции «Скорой помощи»).
Навалились, хекая и матерясь, заломили за спину руки, отняли «наган», поволокли через двор по хрустящему шлаку.
Он постанывал от боли в ноге, пытался выпрямиться и напрягал плечи, старался что-то объяснить, еще не веря, что все кончено и впереди допрос, камера, а уже, может быть, завтра — Москва и подвалы Лубянки.
«Как же глупо все, Господи, как глупо», — билась в голове мысль.
Следом, как он понял, волокли и Власьева.
Вдруг, уже на ступеньках райотдела, пришло озарение. Как тогда, в Кронштадтской ЧК.
И вместе с ним — вернулось спокойствие и даже кураж. Только вот нога болела все сильнее и, кажется, от колена вниз трикотажные кальсоны набухали мокрым и горячим.
Глава 24
Следователь не врал Буданцеву, не «брал его на пушку», когда называл Шадрина «разоблаченным врагом народа».
Вернувшись от Сталина и пережив короткий, но бурный взрыв бешенства, смешанного с паникой, Ежов в три глотка выхлестал свой непременный стакан водки и несколько пришел в себя.
Интересной все же личностью был Николай Иванович. По-своему — феноменальной.
Совершенно необразованный, почти что малограмотный, он в течение десяти послереволюционных лет делал медленную, незначительную по тогдашним меркам карьеру. И вдруг начался стремительный, ничем разумным не объяснимый взлет. За каких-то три года из завотделом провинциального обкома партии он превратился в секретаря ЦК ВКП(б), а потом так же внезапно занял вдобавок место дотоле всесильного Ягоды.
Наркомвнудел Генрих Ягода, конечно, тоже был далеко не сахар, но все же проработал в ВЧК — ГПУ — НКВД почти полных два десятка лет и в своем деле кое-что понимал. А Ежов…
Щуплый карлик с незначительным лицом, привинтив к петлицам маршальские звезды Генерального комиссара, развернулся на славу. Что бы там ни говорили, а всего лишь за год практически уничтожить годами складывавшуюся систему госбезопасности и создать на развалинах абсолютно новую, не менее эффективную тайную полицию, пусть и иначе ориентированную, — это надо уметь!
Причем статистические данные показывают, что образовательный уровень вновь принятых сотрудников центрального аппарата вырос почти вдвое в сравнении с 1936 годом. И поставленные перед ним задачи, какими бы они ни были, возрожденный НКВД решал более чем успешно. Примитивному дураку и алкоголику (каким Ежов тоже был) сие вряд ли под силу.
Успокоившись, нарком вызвал своего первого заместителя, комкора Фриновского. Ввел его в курс дела.
— Понимаешь, Михаил, что с нами будет, если мы не отыщем этого долбаного Шестакова?
Фриновский понимал. Возможно, даже лучше, чем сам Ежов. Не впадая в панику — всю жизнь проходил по лезвию, рискуя головой едва ли не ежедневно, — задал единственный вопрос:
— А как? Соображения есть?
— Откуда им взяться? Для того и позвал. Два часа тебе времени. Пройдись по всей цепочке. Кто первый узнал, почему лично мне сразу не доложили, что сейчас делается и по чьему распоряжению? Тут ведь целое гнездо недобитков просматривается. Нас с тобой топят. И вот еще узнать бы, что за военюрист у Хозяина сидел. Наверняка он на меня настучал, паскуда! Из чьего ведомства — Ульриха, Вышинского? Все узнай и мне доложи. А я пока немного отдохну.
Через два часа, минута в минуту, Фриновский возвратился. Отследить действия связки Шадрин — Заковский труда не составило. На то в распоряжении Фриновского было целых два мощных подразделения: секретно-политический и 6-й (чекработа в органах внутренних дел) отделы.
— Нет, ну какая сволочь! — вновь разбушевался Ежов, имея в виду Заковского. — Немедленно его сюда!
Разговор получился скандальный и трудный для Ежова. Старый чекист и разведчик, Заковский знал себе цену, с первых же слов наркома все понял и перешел в контратаку.
— А меня кто-нибудь в известность ставил? Я сам все узнал, по собственным каналам. И что мне оставалось делать? Вдруг это грандиозная провокация троцкистов, гестапо, я знаю, чья еще? Контрразведка — мой участок. Руководство не в курсе, опергруппа уничтожена, непосредственный начальник, майор Шадрин, ничего не знает, начальник отделения, который и послал группу, застрелился или ему помогли, концы рубят. Я принял решение и начал действовать!
— Ты мне мозги не засерай! — кричал в ответ Ежов. — Почему не доложил немедленно? Кто нарком — ты или я? Под меня, сука, роешь! Сам узнал, сам раскрыл, сам доложил, а я в говне?! Может, и Сталину ты настучал?
— А ты на меня не ори! — расчетливо психанул и Заковский. Ему сейчас выгодно было перевести дело в план бытовой склоки. — Я в разведке с двадцатого года работаю, лучше вас обоих дело знаю. Нечего было среди своих тень на плетень наводить. Прикажи мне лично с самого начала, я бы такого облома не допустил, на работе бы его взял, тепленького.
Фриновский курил у окна, не желая ввязываться, но на ус мотал.
Или вывернется сейчас соперник, да и всех их за собой из могилы вытащит, или всем конец. Только ему — раньше.
— Ладно, закончили, — понимая формальную правоту заместителя, Ежов утих. — Но почему все-таки не доложил сразу, ни мне, ни Михаилу?
— Сделал бы — доложил. Чего зря болтать, гнать волну? У вас своих дел невпроворот. Я и взял на себя, потому что увидел — день прошел, и никто не поинтересовался в тюрьме, привезли Шестакова или нет. Так и подумал — не сверху инициатива идет, сбоку откуда-то. А это уж чисто моя епархия.
— Ладно, ладно, — повторил Ежов. — Все свои наработки передай Михаилу. Он закончит. А Шадрина придется арестовать. Он ближе всех стоит. Не заговор, так преступная халатность. Разберемся.
Заковский понял, что спорить дальше — бесполезно. Шадрина ему не вытянуть. По крайней мере — сейчас. И правильнее всего будет озаботиться собственным спасением. Если успеет.
Дело осложнялось еще и тем, что Заковский ввязался в него, действительно исходя из профессиональных соображений, ну и, само собой, из желания подсидеть Ежова, о подлинной же подоплеке понятия не имел.
В противном случае не отступил бы так легко.
Валентин был свидетелем всего происходящего. Нынешний поворот событий его огорчил. В том
