Таис подала и смотрела, как Александр, сморщившись, пил свою отраву.
— Бэ, ну и гадость! Я не хочу знать, что он туда намешал.
— Тебе хуже стало, — отметила она.
Его глаза лихорадочно блестели, и румянец был непривычным, болезненным, настораживающим. Не тот, с неровными краями, который она так любила и который проступал у него на щеках, стоило ему побыть на свежем воздухе или в движении.
— Ах, не надо мне было тебя беспокоить, — сказала Таис с раскаянием и невольно взяла его горящее лицо в свои, казавшиеся холодными, руки.
— Сейчас придет Гефестион и убьет меня за то, что я не спал.
— Тебе надо было спать, а я совершенно некстати влезла со своим визитом.
— Ш-ш-ш… Ты же знаешь, что ты мне плохо не делаешь. Но я не хочу, чтоб Гефестион тебя видел. Не потому, что боюсь его побоев. Не хочу, чтобы он расстраивался.
— Хорошо, я выйду через заднюю дверь.
— Но сначала… полечи меня еще раз, — едва заметно улыбнулся Александр.
Таис не сразу поняла, но он потянул ее к себе, и она поцеловала уголки его потрескавшегося рта, его горящие щеки, виски, пока он не оттолкнул ее легонько.
Примиренная и умиротворенная, наполненная до краев его теплом и своей любовью, Таис вышла в свежую августовскую ночь. В черном небе во всю падали звезды.
Уже несколько месяцев прошло с тех пор, как Геро вернулась в Элладу. Праздник кончился, снова Таис осталась одна, без советчицы и наперсницы. И снова ей пришлось убедиться в том, как люди по собственному недомыслию портят себе жизнь. Пока Геро была здесь и Таис проводила с ней дни напролет, в душе она мечтала быть ближе к Александру и искала для этого любую возможность. Стоило спартанке уехать, как Таис начала сожалеть, что не смогла отодвинуть на время проклятую и замечательную тему «Александр» и не отдала все внимание и душу Геро. Все-то становится понятно «задним умом».
И еще одна вещь открылась Таис если о своей афинской «семье» она думала с любовью, но в прошедшем времени, то Геро по-прежнему оставалась частью ее жизни, и возможность их совместного будущего не исключалась. Девушки убедились, что, несмотря на годовую разлуку, они остались близкими подругами. Самое же важное в спартанке было то, что с ней можно было говорить об Александре. Геро понимала и ценила доверие Таис. Ей, как человеку постороннему и искренне желающему добра, порой было проще со стороны разобраться в хитросплетениях чужой жизни.
Девушки подружились еще в гетерской школе, куда попали не от хорошей жизни. Геро была спартанкой и жила в Афинах на правах иностранки-метечки. В школе их обеих ненавидели: Таис — за красоту, Геро — за чужеродность. Она была старше Таис на 3 года, раньше начала зарабатывать на жизнь, да и по своей сути лучше подходила к бытию гетеры. Пережив не раз обман и унижения, Геро на собственной шкуре поняла, насколько важно гетере иметь надежных друзей-покровителей.
Однажды Геро попала в серьезный переплет: два клиента не только не заплатили за ведение симпосиона, но еще попытались изнасиловать ее. Геро удалось убежать, и оскорбленные негодяи в отместку оклеветали ее, сфабриковали дело и с помощью купленных свидетелей добились того, что третейский суд приговорил спартанку к поочередному сожительству с каждым из них. Зная, как трудно женщине, да еще метечке без гражданских прав, добиться правды, Геро видела единственным спасением для себя бегство из Афин.
Таис, тогда еще девчонка, которую жадные родственники запихнули в школу гетер, благополучно присвоив себе ее наследство, на свой страх и риск обратилась за помощью к своему новому опекуну Динону. На счастье, он оказался честным человеком, да еще другом знаменитого оратора и стратега Фокиона. Хотя Фокион не занимался гражданскими тяжбами, он взялся за дело Геро и с блеском выиграл его. Потом он так же уверенно отсудил наследство Таис. Неудивительно, что девушки считали этих двух людей своими благодетелями. Встреча с ними вернула Геро веру в мужчин, сильно поколебленную опытом всей ее прежней жизни. Однако в незнакомые дома, куда ее нанимали петь, танцевать и вести застольные беседы, она всегда брала огромного, свирепого вида раба-скифа, специально купленного для острастки.
Имея за собой такое надежное прикрытие, как Фокион и Динон, а также наследство Таис, обеспечивающее девушкам кусок хлеба на каждый день, они зажили прекрасно, и теперь могли сами выбирать тех, кто оплачивал масло на их хлеб. Таис хватало отношений с опекуном, а вот Геро искала возлюбленных, придерживаясь правила трех «не»:
1) кандидат должен быть немолодым,
2) не очень богатым и
3) неглупым.
Немолодым не потому, что Геро нравились благородные седины, — просто она не любила, когда ее обременяли излишней физической любовью, как это делают пылкие бестолковые юноши в начале своего пути. Второе условие: состоятельный, но не богач, способный содержать двух-трех гетер одновременно. К чему конкуренция? Только лишние хлопоты. И последнее: она не терпела неотесанных и необразованных мужланов. Надо было видеть выражение ее лица, когда она сталкивалась с мужчинами, в голове у которых не водилось ни своих, ни чужих мыслей. «Что, не может отличить Демокрита от Гераклита?» — и Таис сочувственно подмигивала подруге.
От лет горького ученичества у Геро осталась привычка «плевать» на подонков и хамов всех мастей в прямом смысле этого слова. Она незаметно плевала в бокал вина, перед тем как подать его ничтожеству. Раньше она делала это от бессилия, сейчас — из презрения, и этот нехитрый способ действовал бесперебойно, всегда поднимая настроение. «Мы не обижаемся, мы — мстим», — любила повторять Геро спартанскую присказку.
Насколько девушки были разными, настолько прекрасно ладили они друг с другом. Между ними не витал дух соперничества, который чаще всего рушит женскую дружбу. Никогда не омрачал их отношения вздор о том, кто из них красивее или кто имеет больший успех у мужчин. Геро вообще придерживалась в этом вопросе весьма смелых и независимых для своего пола и профессии взглядов: ценность женщины состоит в ее личных достоинствах, а не в том, насколько ее «ценят» мужчины. Конечно, Геро эти взгляды не высказывала вслух, ибо была достаточно умна. Умна, но не настолько, чтобы страдать от этого или быть вынужденной скрывать это. Внешне девушки различались, как день и ночь, как будто дополняли друг друга. Сложенная как кариатида, с гордым взглядом, светлыми волосами, Геро стояла обеими прекрасными ногами на земле. Таис, с лицом и грацией египетской кошки, с детской доверчивостью в серых глазах, излучала нечто, требующее защиты, и стояла только одной ногой на земле.
Геро подарила Таис изумительную каппадокийскую весну. Они провели немало прекрасных часов на дивных лугах, заросших морем цветов; такого обилия и разнообразия цветов им еще не доводилось видеть. Иногда, помимо смешных черноногих овец, компанию девушкам, если позволяло время, составлял Птолемей, Леонид или Неарх, который увлекся красавицей-спартанкой. Геро так умело разыгрывала неприступную и незаинтересованную, что Неарх совсем потерял голову и желал только одного — ее. Таис по отношению к Птолемею ничего не разыгрывала, она действительно была незаинтересована, а добилась, совсем не желая, того же результата.
Серьезным испытанием для нервов Таис были те редкие пикники и вечеринки, в которых, до своей болезни, участвовал Александр. А он и на Геро произвел сильное впечатление. Она прекрасно представляла себе, что чувствует к нему Таис, — не такой уж рациональной и холодно-роковой была спартанка на самом деле. Муки Таис не могли оставить ее равнодушной, а противоречивое поведение царя удивляло и злило ее. Она не любила «странных» мужчин. (Мало того, что мужчина, так еще и странный.) «Чего ему не хватает? Зачем он мучает ее — привязать хочет покрепче или действительно ничего не замечает? Проводит с ней полдня на речке, в голом виде, под солнцем — и ничего! Да что он, не мужчина, что ли? Так нет же, все на месте, сама убедилась». Подруги в доверительных беседах обсуждали каждую деталь таких встреч.
— Может, он уже нашел свою любовь, — гадала Таис. — Или вообще не ищет… Но мне кажется недостойным с помощью приворотов, как ты мне советуешь, или обольщения и всяких хитростей пытаться
