«Viele Hunde sind des Hasen Tod.»
Это сказал Брейтгаупт.
У русских было преимущество во всем. Но на их стороне была выучка и сила духа. Они не тряслись от страха, как зайцы. Они сражались, стараясь нанести противнику максимальный урон, хоть на сколько-то уменьшить его громадное численное превосходство. Им это удавалось, соотношение потерь было где- нибудь пять к одному, но и этот один был для них на вес золота, но и этот один был их товарищем.
Они потеряли больше половины батальона. Юрген теперь командовал взводом, этот взвод был немногим больше его прежнего отделения. Обер-фельдфебель Хаппих погиб при их совместной с норвежцами контратаке. Он был ранен пулей в руку в первой же стычке. Тогда ему повезло. Он был слишком большим, обер-фельдфебель Хаппих, он представлял собой отличную мишень и не подходил для современной войны. Он утверждал, что его спас опыт. После перевязки он вернулся в строй. В контратаке в него угодил артиллерийский снаряд. От этого не спасает никакой опыт.
Опыт и везение — неизвестно, что имело большее значение. Целлер, бывший лейтенант и боевой офицер, заработал уже два ранения, на никудышном новобранце Граматке не было ни царапины. И ведь нельзя сказать, что Граматке отсиживался в тылу. Им просто негде было отсиживаться. Им подчас некуда было забиться.
Однажды атака русских застала их в чистом поле. Три танка вырвались из леса и поперли прямо на них. Брейтгаупт как заведенный копал окоп, окоп на двоих. Юрген лежал в нескольких метрах впереди, сжимая в руках связку из двух последних гранат. Ему удалось подорвать и зажечь танк. Красавчик расстрелял танкистов, пытавшихся выбраться наружу. То же удалось и еще кому-то на противоположном фланге. Но один танк прорвался. Он прошелся гусеницей по неглубокой ямке, в которой лежали, прижавшись друг к другу, Карл и Фридрих. Танк оставил после себя кровавое месиво, его правая гусеница была красной от крови, он устремился дальше, чтобы омыть в крови и левую, он весь жаждал крови.
Этот кровавый пир остановил обер-лейтенант Вортенберг, в бою он оказался сколь же хорош, как и в общении. Он остановил торопливого солдата, вырвал гранату из его руки и, выждав паузу, хладнокровно метнул ее точно в ходовую часть танка.
И тут из неглубокой ямки поднялась залитая кровью, забрызганная кусочками мозга и облепленная ошметками кожи и мышц фигура. Это был Фридрих. На нем была плоть и кровь его товарища.
С легкой руки Красавчика его уже многие называли Счастливчиком. Теперь это прозвище утвердилось навсегда. Но Фридрих не выглядел счастливчиком, в его сердце была огромная рана, ведь он потерял старого товарища. Она заживет, со временем, с опытом, с горьким опытом потерь.
Опыт — дело наживное. А чтобы его нажить, нужна удача. Удача в их солдатском деле важнее всего. Так разрешил для себя этот вопрос Юрген.
* * *
Они уперлись спинами в стены Праги, Варшавского предместья. Русские уже были здесь месяц назад, на это указывали сгоревшие танки и полуразложившиеся трупы их солдат, которых некому было похоронить. Тогда их удалось отодвинуть от стен города. И вот они приступили во второй раз.
Это была неплохая позиция, на ней можно было попытаться закрепиться. Но командование рассудило иначе. Им приказали оставить предместье и перейти на левый берег Вислы. Они не могли миновать Варшаву. Она была суждена им.
* * *
Наступило обычное в таких случаях затишье. Наступавшие давали оборонявшимся возможность покинуть город. Зачем озлоблять противника и вынуждать его оборонять каждый дом, если он готов оставить их добровольно. Дают — бери, продолжить драку можно и потом. Лучше в чистом поле, но можно и в следующем городе. Побить и еще что-нибудь отнять.
570-й батальон покидал Прагу одним из последних. Юрген с обер-лейтенантом Вортенбергом поспешили по мосту на другую сторону. Там клубилась темная толпа, плохо различимая в белесом утреннем свете. Скорее всего, это был затор, тоже обычное в таких случаях дело. Надо было разобраться и с затором, и с тем, куда им двигаться дальше. Им не хотелось вдруг застрять на мосту или около него. Они не очень доверяли джентльменству русских — те могли начать авианалет или артобстрел в любой момент.
Они быстро со всем разобрались. Юрген вернулся на мост и сделал серию условленных сигналов белым флажком: можно начинать движение. Колонна батальона вступила на мост. Впереди шел подполковник Фрике. Он считал делом чести пройти по мосту как положено, ровным строем, печатая шаг. Если бы у них было знамя, он бы приказал его развернуть. Но и так все выглядело очень достойно. Они не бежали. Они даже не отступали. Они просто меняли позицию, как когда-то давно на маневрах в присутствии государя императора Вильгельма Второго.
Да по такому мосту грех было не пройтись парадным маршем. Недаром он назывался Новым,[29] широкий, крепкий, с ровным покрытием, почти не поврежденным артиллерийскими обстрелами.
А Юрген, облокотившись на кованую решетку моста, тоже по большей части сохранившуюся, обозревал окрестности. Он был в Варшаве только раз, три недели назад. Он видел лишь кусочек полуразрушенного города. Но даже по сравнению с этим открывшаяся его взору картина была ужасной. Города как такового не было, была череда развалин с редкими вкраплениями более или менее целых домов, которые обреченно ждали своей очереди — до них пока не дошли ноги саперов и их безжалостные руки, до них случайно не долетели бомбы и снаряды.
Многие высокие дома с рухнувшими внешними стенами походили на пчелиные соты, другие на тонкое кружево, они не заслоняли обзора. Лучше бы заслоняли, потому что череда разрушений тянулась до самого горизонта, насколько хватало видимости. Воздух был насыщен пылью, гарью и сладковатым запахом разлагающихся трупов. Кресты на многочисленных соборах были сбиты. Один из соборов, чуть наискосок от моста, горел ярким пламенем. Дым растекался во все стороны, как ладан. Небо не принимало его. Бог отринул этот город.
Краем уха Юрген слушал разговор нескольких саперов, возившихся поблизости с электропроводкой. Говорил преимущественно один, старый, лет двадцати пяти, сапер. Он поучал молодых, присланных ему в помощь. Юрген немного поежился, когда услышал, что под ним, на опорах и под полотном моста находится почти три тонны взрывчатых веществ мгновенного заряда, четыре с половиной тонны низинного заряда и четыре тонны донарита. Сюда бы Красавчика, он бы вмиг разъяснил, что означают эти названия. Но и без него было понятно, что, когда рванет, — мало не покажется.
С некоторым удивлением он узнал, что заряды начали закладывать еще в конце июля, когда они были в Брестской крепости, вернее, уже в подземелье крепости. Но все равно это было далеко, Варшаве ничего непосредственно не угрожало, даже восстания не было и никто его не ожидал. Что ж, век живи, век учись. Вон оно, как командование рассуждает, все загодя. Скажи теперь кто, что в Берлине начинают минировать рейхсканцелярию, он уже не удивится.
Неприятно кольнуло, что запалы должны были зажечь еще в 5.30. Выходило, что они должны были остаться на той стороне, что их бросали. Им, конечно, не привыкать. Они бы сражались до последнего. В крайнем случае, они бы нашли способ перебраться через реку. Но все равно неприятно. Их спасла случайность. Саперы во время зажигания попали под сильный винтовочный обстрел. Один из товарищей старого сапера погиб неположенной смертью, двое других были ранены, поэтому и пришлось вызывать новую команду. А еще были повреждены некоторые провода. Сильный, видать, был обстрел. Вот только кто и откуда мог стрелять здесь из винтовок? Этого Юрген не мог взять в толк.
Батальон уже проходил мимо него.
— Взвод! Внимание! Равнение на-право! — браво скомандовал Красавчик.
