— С моим другом произошла ужасная вещь.
— Я его знаю? — Лиана покачала головой.
Дядюшка скорее всего читал об этом суде, но она никогда не говорила ему, что знает Ника Бернхама. Она почувствовала, как свинцовая тяжесть наваливается ей на грудь, стоило представить себе, что ощущал Ник, расставаясь с мальчиком.
Но она взяла себя в руки и встала — ее ждала работа. Однако мысли о Нике преследовали ее целый день, и на этот раз, сняв трубку, она не положила ее обратно на рычаг. Она попросила соединить ее со «Сталью Бернхама» в Нью-Йорке, и, когда телефонистка набрала номер и на другом конце ответили, Лиана попросила к телефону Ника. Но его не оказалось на месте. Лиана не стала сообщать своего имени, а лишь задумалась над тем, куда он мог отправиться зализывать раны. Лиана допускала, что в отчаянии он позвонит ей сам, но знает ли он, что она теперь на Западном побережье? Связи между ними давно оборвались, и это было к лучшему. Для нее этот роман всегда будет сопряжен с муками из-за Армана. Но ведь теперь Ник потерял сына, и у него не осталось никого. Но потом она улыбнулась собственным мыслям: как все-таки она глупа. Ведь они не виделись уже полтора года, год как Ник разведен. Наверняка сейчас с ним какая-нибудь милая женщина, возможно, поэтому он и развелся. И если ее догадка верна, есть надежда, что подруге Ника достанет доброты и она сумеет пролить бальзам на его израненную душу. Как, должно быть, мучительно переживает он потерю единственного сына и необходимость отдать его в руки ненавистной женщины.
— У тебя такой вид, словно кто-то умер, — заметил дядя Джордж вечером. — По-моему, ты переутруждаешься в этом дурацком Красном Кресте. — К тому же была суббота, а он не одобрял того, что Лиана проводит на работе не только будни, но и выходные.
— Мы занимаемся совсем не дурацкими вещами, дядя Джордж.
— Тогда почему у тебя такой грустный вид? Тебе надо выезжать из дома и развлекаться. — Это был старый рефрен.
Лиана улыбнулась. По крайней мере дядя перестал ее сводить с сыновьями своих друзей. Он уже понял, что Лиану не поколебать. Она жила только письмами Армана. Помятые, с замусоленными углами, они приходили через Южную Францию, а иногда задерживались на несколько недель в ожидании, пока кто-то не поедет в Англию или в Испанию, но в конечном счете они доходили до Сан-Франциско — и каждый раз Лиана испускала вздох облегчения и сообщала девочкам, что папа жив и здоров. Джордж не переставал удивляться ее верности. Он знал множество женщин, которые в такой ситуации не преминули бы изменить своим мужьям. С улыбкой он вспоминал многих из них, с кем общался во время предыдущей войны. Но в этом отношении Лиана скорее походила на своего отца, чем на него. Он восхищался этим ее качеством, хотя и не мог не считать его глупым.
— Знаешь, из тебя бы получилась хорошая монахиня, — подшучивал он над Лианой.
— Возможно, это и есть мое призвание.
— Еще не поздно постричься.
— Вот я и готовлюсь. — Каждый вечер они играли в домино и вели подобные перепалки. Трудно было поверить, что снова приближается Рождество и они прожили в Сан-Франциско целый год. Казалось, война тянется уже тысячу лет, хотя прошло всего лишь два с небольшим года, как она охватила Францию, Арман все еще был жив, и каждую ночь Лиана благодарила за это Господа. Теперь время от времени он намекал в своих письмах на то, чем занимается, и Лиана уже знала об Андре Маршане. Но не было ни малейшего признака, что война близится к концу. Бомбардировки Лондона продолжались, англичане отважно сопротивлялись, и, хотя немцы тысячами гибли на русском фронте, ничто не указывало на то, что они готовы уступить. Но все это казалось таким далеким, пока той же самой ночью шестого декабря Лиана, забравшись в постель, вдруг не поняла, что не может уснуть. Она встала, обошла тихий дом, размышляя об Армане, и, наконец, добралась до библиотеки и села за стол, понимая, что большая часть ее письма будет вымарана цензурой. Арман мог посылать ей письма через подпольные каналы, ее же письма могли дойти до него только официальным путем, а, значит, их прочтут немецкие цензоры в Париже. Она старалась следить за тем, что пишет, и, наконец, зевнула, надписала адрес и уставилась в заоконную тьму декабрьской ночи. И лишь после этого, немного приободрившись, Лиана вернулась в постель.
Но и на следующее утро Лиана ощущала тревогу. Она могла думать лишь об Армане и, как всегда, с волнением раскрыла газету в поисках новых сообщений о войне в Европе.
— Это ты бродила прошлой ночью, Лиана? Или грабители? — улыбнулся ей дядюшка, когда они сидели за завтраком. Он уже привык к ее ночным бдениям. Правда, в первый раз, услышав ее шаги, он выскочил с заряженным револьвером, и оба они закричали и подпрыгнули от неожиданности.
— Наверное, грабители, дядя Джордж.
— Они забрали наши рождественские подарки? — влетела в комнату Элизабет. Ей уже было девять лет, и времена Санта-Клауса для нее миновали. Теперь ее гораздо больше тревожило, что грабители могут совершить налет на огромный склад подарков, хранившихся наверху в шкафу.
— Надо проверить, — улыбнулась Лиана дочери, глядя, как та вместе с сестрой направляется в сад.
Девочкам очень хорошо жилось в Сан-Франциско, и, хотя они скучали по отцу, они прижились здесь, и им ни разу не пришлось столкнуться с унижениями, пережитыми в Вашингтоне, так как дядюшка старательно следил за тем, чтобы не называть мужа племянницы нацистом. Лиана была ему очень благодарна, и в этот день отправилась в Красный Крест с более легким сердцем, чем накануне. Она думала о том, как Ник переживет расставание с сыном, но по опыту собственных горестей знала, что время смягчает удары судьбы. Она понимала, что Нику нелегко, но со временем его боль притупится, точно так же как ее собственная, связанная с воспоминанием о нем. Все это время, пока она вела тихую и размерную жизнь в Сан-Франциско, Лиана постоянно помнила о Нике. Она сама удивлялась, каким недавним ей иногда казалось их путешествие на «Довиле». Однако теперь постепенно Ник начал удаляться. Иногда в ее снах образ Ника соединялся с образом Армана, и, проснувшись, Лиана не могла понять, где она, с кем, как сюда попала, пока не выглядывала в окно, не видела мост Золотые Ворота или не слышала сирен с маяка, гудевших во время тумана. И тогда она все вспоминала и понимала, какое расстояние отделяет ее и от того, и от другого. Ник стал частью ее прошлого, но одной из самых дорогих сердцу частей. Он дал ей то, чего она не получала ни от кого другого, и сказанные им слова помогли ей продержаться эти полтора года. Ей потребовались силы, веру в которые внушил ей он, когда они расставались. Она призывала их, когда ей приходилось по четыре- пять недель ждать писем от Армана, читать ужасающие сводки с фронта, когда она представляла себе опасность, которой подвергается Арман, работая с немцами в Париже. Она нуждалась в этих силах ежедневно, они нужны ей были для девочек и даже для дяди Джорджа. Но еще больше эти силы потребовались ей, когда, вернувшись с девочками из церкви, она включила радио. Она часто слушала последние известия, но теперь застыла посреди комнаты, не в силах поверить собственным ушам: В Пёрл- Харборе на Гавайях были потоплены и получили серьезные повреждения шесть военных кораблей, а на аэродроме военно-воздушных сил уцелело всего шестнадцать бомбардировщиков. Ранним утром японцы нанесли неожиданный удар по Гавайям, оставив после себя тысячи убитых и раненых, и теперь стало ясно — Соединенные Штаты вовлечены в войну.
Побледнев, с бешено колотящимся сердцем Лиана сбежала вниз, чтобы найти дядю, и увидела, что он стоит в кабинете и со слезами на глазах тоже слушает последние известия. Впервые враг вторгся на землю его родины, страны, которая была столь ему дорога. Лиана бесшумно приблизилась к дядюшке, и, обнявшись, они выслушали обращение президента Рузвельта. Больше никаких вопросов не было. Америка вступила в войну. Оставалось только утвердить это на следующий день в сенате. А еще через три дня, одиннадцатого декабря, войну Штатам объявили Германия и Италия, и конгресс принял объединенную резолюцию, подтвердившую, что Америка находится в состоянии войны. Для американцев наступила новая и безрадостная эпоха. Вся страна была потрясена нападением на Пёрл-Харбор, и теперь все гадали, достанет ли японцам решимости, чтобы подвергнуть бомбежке главные города континента. В одночасье вся страна погрузилась в состояние смятения и неуверенности.
Глава тридцать седьмая
Утром седьмого декабря в Нью-Йорке тоже началась паника, хотя люди не боялись так, как на Западном побережье. Гавайи находились довольно далеко, однако сам факт, что враг посмел напасть на Америку, в то утро потряс всех. Обращение Рузвельта к народу с объявлением войны восприняли чуть ли не
