Гейдрих — совсем другое дело. Полная противоположность. Фанатик интриг и тайных операций. Виртуоз. Не зря великолепно играет на скрипке. И служил на флоте. Обер-лейтенантом всего лишь, но тем не менее.
— Как вы думаете, Рейнгард, у нас есть способы подойти к нынешнему руководству сталинского НКВД?
— На каком уровне, мой фюрер?
— Я думаю, сразу к Заковскому, — эту фамилию фюрер выговорил с некоторым усилием. Чужая фонетика. — Вы же с ним контактировали раньше? Пока он только входит в курс дела, неплохо бы сориентировать его на определенные приоритеты. Чтобы нас англичане не опередили.
— Да, контактировали, в других обстоятельствах и по другим поводам. Тогда инициатива исходила из окружения Ежова и, как предполагаю, с санкции самого Сталина. Собственных выходов на Заковского, увы, у меня нет. Абсолютно все
— Думайте, Гейдрих, думайте. Это очень важно.
— Разве только сыграть в открытую? Поручить нашему человеку в посольстве передать Заковскому записку из рук в руки? Технически это осуществимо. А смысл послания?
— Идея мне нравится. Так и надо, без всяких шпионских штучек. И смысл самый простой. Руководство РСХА в связи с изменением мировой конъюнктуры желает обсудить некоторые вопросы, представляющие взаимный интерес, на неправительственном уровне. Встреча может состояться в Москве, для чего туда прибудет облеченный доверием представитель. Может, вы и будете этим представителем, Гейдрих?
— Я готов, мой фюрер. Никогда не был в Москве. Но ведь Заковский немедленно доложит Сталину. У них там иначе быть не может.
— А вы, Рейнгард, вы ведь тоже доложили бы мне, получив подобное предложение? — Гитлер пытливо посмотрел группенфюреру в глаза.
— Несомненно, мой фюрер!
— Вот пусть и он докладывает. Если согласие на встречу будет получено, сразу станет ясно… Вы понимаете, о чем я говорю.
— Да, мой фюрер. Я займусь этим немедленно.
— Спасибо, Рейнгард. А я пока подумаю, о чем же вы станете говорить.
Глава четырнадцатая
В тридцать восьмом году полет из Лондона в Москву занимал целый день, включая пересадку в Берлине. Сильвия могла бы переправить Антона в красную столицу мгновенно, но роль нелегала его сейчас не устраивала. Все должно быть как положено, с регистрацией на границе, правом экстерриториальности, законным поселением в «Метрополе» и так далее. Внимание со стороны ГУГБ тоже обеспечено, но как раз это бывшего форзейля не волновало. От слежки, если такая и будет установлена, он уйдет в любой нужный момент, да так, что «наружники» ничего не поймут.
Самолет оказался достаточно комфортабельным, двухмоторным, из четырнадцати мест были заняты только восемь. Антон оказался единственным пассажиром в заднем ряду. Это его устроило, не нужно будет поддерживать необязательные разговоры с незнакомыми людьми. А в полете очень многими овладевает неудержимая болтливость от страха или, наоборот, избытка волнующих ощущений.
Убедившись, что трап поднят, входная дверь закрыта и никто больше в салон не войдет, Антон, получив от стюарда положенный стаканчик виски и пакет с леденцами, развернул газету. Комментарии по поводу гибели премьер-министра все так же заполняли первые страницы. Большинство из них были удивительно глупыми, но это к лучшему. Сумятица в умах вполне соответствует требованиям момента.
Пакет для британского посольства он вез во внутреннем кармане пиджака, поэтому кожаный портфель небрежно сунул на багажную полку. Положенный по должности пистолет, на который имелось особое международное разрешение, пристроился в наплечной кобуре и снаружи был совсем незаметен. Только вряд ли им придется пользоваться, он же не Теодор Нетте[43] .
Над Ла-Маншем лайнер взобрался наконец на положенные десять тысяч футов. Моторы гудели ровно и мощно, потряхивало совсем немного, половина пассажиров, те, кто летели не в первый раз, начали подремывать. Прочие вглядывались в медленно ползущую внизу землю Европы, не оставляя без внимания бесплатные напитки из бара. Авиакомпания не скупилась, доказывая, что летать не только выгодно, но и приятно.
Худощавый джентльмен лет сорока, с сильно загорелым, несмотря на зиму, лицом, сидевший во втором ряду, поднялся со своего места, направился в хвост, уверенно ступая, не цепляясь за спинки кресел, что выдавало привычку если не к воздушным перелетам, то к палубам кораблей. Тем более в руке он нес почти полный высокий стакан, и жидкость в нем не плескалась.
— Простите, сэр, — мягким баритоном произнес он, останавливаясь рядом с Антоном. — Вы позволите присесть рядом?
«Ну, начинается», — с тоской подумал тот. Пожал плечами, кивнул, показывая, что возразить не позволяет вежливость, но поддерживать общение желания не имеет.
Мужчина явно не собирался вдаваться в такие тонкости.
Сел, вытянул ноги, глотнул, прижмурился от удовольствия.
— Виски у них правда неплох, не обманули. Оценили?
— Пожалуй, но бывает и получше…
— Не смею спорить. Но на такой высоте, да если подумаешь, а не последние ли это глотки…
— С такими мыслями лучше ехать поездом.
— Не всегда есть возможность выбирать. Вы верите, что в случае аварии задние места безопаснее?
— Если авария при посадке — шансов немного больше. А если падать с высоты — никакой разницы.
— Спасибо, успокоили, — усмехнулся мужчина, снова глотнул. Непохоже было, чтобы он действительно боялся. Не тот типаж.
Тогда в чем смысл именно такой завязки разговора? Новая мода? На земле говорить о погоде, в воздухе — о возможном падении?
Помолчали. Джентльмен вытащил пачку сигарет, выдвинул пепельницу из подлокотника.
— Не возражаете?
— Курите, о чем речь…
— Я вижу, вы не расположены к взаимно приятному, ни к чему не обязывающему разговору. Отчего? Все равно ведь — долетим, раскланяемся, разойдемся. Скорее всего — навсегда. Вы меня не знаете, я вас. Зато время пролетит незаметнее… Или вам служба не позволяет общаться с незнакомцами?
— При чем тут служба?
— Это я тоже к слову. Сам я моряк, торговый, по полгода в плаваниях, особенно поговорить не с кем, каждый новый человек интересен. Вот и вошло в привычку…
— У меня все совершенно наоборот. Использую каждый удобный случай помолчать.
— Адвокат, наверное? Что ж, не смею навязываться. Пойду на свое место…
Поднимаясь, мужчина уронил на пол зажигалку. Нагнулся, шаря рукой под креслом, и по-суфлерски отчетливо, но со стороны неслышно сказал:
— Когда приземлимся в Темпельгофе, зайдите в бар на втором этаже, слева от лестницы, сядьте за отдельный столик. К вам подойдут…
До отправления самолета «Берлин — Москва» было почти четыре часа, и, кроме как в бар или ресторан, идти некуда в любом случае. Прогулкам на свежем воздухе погода не благоприятствовала.
