несовместимом с жизнью… Доступно?
— Более чем. Однако по-прежнему не понимаю, к чему весь этот цирк. Кто вы и зачем вам я?
— Зайдем с другого конца, — побарабанил пальцами по столу господин. — Прежде всего выясним — кто вы. Не немец, не англичанин, не француз. К иным европейским нациям тоже не относитесь. Кроме одной. Я не профессор Хиггинс, но немцу догадаться о происхождении вашего акцента труда не составляет. Не возьмусь угадать, из какого именно квартала вы происходите, в Москве языковая картина куда однообразнее, чем в Лондоне, но… Спорить будете?
Буданцев дернул плечом, закурил третью сигарету. Внимательно наблюдавший за ним немец спохватился.
— Да что это я, на самом деле! Вина, коньяка? Даже итальянская граппа имеется… Вам необходимо подкрепиться, не мальчик уже, по ночам с бандитами драться… А драться вы умеете, я с самого начала удивился — ни одной травмы, не считая ссадин на кулаках… За это и выпьем.
— Может, представитесь? — предложил Буданцев. — Надо же как-то обращаться…
— Пожалуйста. Честь имею, Готлиб. Фрегаттен-капитан.
— Абвер, что ли? — Он знал, что сам Канарис был адмиралом и многие офицеры его ведомства носили флотские чины.
Абвер, само собой, лучше, чем гестапо, но назваться можно как угодно. Да какая разница?
— Абвер, — кивнул немец. А чего ему скрывать? Вариантов, как уже сказано, нет.
— Готлиб — это имя или фамилия?
— Не имеет значения. Как назоветесь вы?
— Пока — Иван. Будете смеяться, но это мое настоящее имя. Придумать можно и поинтереснее.
— Что вы не из НКВД — мне известно. При этом отношение к неким спецслужбам наверняка имеете. Тогда — откуда и что ищете?
На этот как раз случай у Буданцева была заготовлена очередная легенда, надежная. Будто бы он — представитель Российского общевоинского Союза[52], направленный в Испанию, чтобы на месте разобраться, как складывается обстановка и какую позицию следует занять. Поддержать франкистов вместе с исконными врагами — немцами или начать переориентацию на сталинский СССР, все больше поворачивающийся в направлении бывшей Российской империи.
Последние победы «русского оружия», как выразился Буданцев, наполнили сердца очень многих, ранее непримиримых, гордостью и заставили задуматься.
— О чем задуматься? — спросил Готлиб, легко переходя на русский, которым владел лучше, чем Иван немецким.
— Спрашиваете? Вы сами, кстати, в царской армии не служили? У нас таких полно было, от роты до корпуса — грапфы, грефы, мекки, клюгенау, фредериксы… Нормально воевали, потому что не «крови и нации» служили, а «престолу и отечеству». Зачем же теперь спрашивать?
Уклонившись от прямого ответа, немец начал излишне занудливо рассуждать о том, что уважаемый коллега во многом прав и союз России с Германией намного естественнее, чем с Англией и Францией. Обещает многое в военной и, особенно, в экономической области.
— Что ж вы такими умными последние семьдесят лет не были? — усмехнулся Буданцев. — На Берлинском конгрессе восемьсот семьдесят восьмого против нас вместе с англичанами выступили, плоды победы отняли. Про четырнадцатый вообще не говорю, за австрийские заморочки нам войну объявили, в итоге свою и нашу империю угробили. Теперь снова ваш фюрер книжку написал, про то, что территориальную проблему Германия может решить только на Востоке. Потому русские офицеры за границей и пребывают в сомнении — надеяться на «союзников», которые двадцать лет обещали свергнуть власть большевиков, да так ничего и не сделали, скорее — наоборот, или согласиться с тем, что Россия — при любой власти Россия, и в полном составе вернуться домой, при условии, конечно, что там будет гарантировано сохранение чинов, орденов и предоставлена достойная служба.
— Неужели для этого вы искали контакты с нашей службой? — язвительно осведомился немец, откинувшись на спинку стула. — Не проще ли было сразу пойти к советскому представителю?
— Может, кто и пошел, — уклончиво ответил Буданцев. — У каждого — своя работа. Я с вами контактов не искал, до меня дошли сведения, что некто затевает или крупную провокацию, или физическое уничтожение всей советской миссии. Надо было выяснить, кто и зачем. Сейчас в войсках франкистов служат более пятисот наших офицеров. После ликвидации каудильо никакого смысла в продолжении войны мы не видим. Вариантов два — просто эвакуироваться «к местам постоянной дислокации» или — перейти на сторону «красных», тем более, как нам стало известно, они собираются оставить здесь нечто вроде «сил поддержания порядка», на неопределенный срок. Поэтому в любом случае крупный теракт против русских нам совершенно ни к чему. Но кому-то он выгоден? Вам, чтобы на прощание «хлопнуть дверью»? Франкистам, в плане «кровной мести». Или кому-то еще?
— Если под «нами» вы понимаете абвер, то мы в подобном заинтересованы еще меньше вас. Сейчас сложилась ситуация, позволяющая нашим странам выйти из многолетнего стратегического тупика. Есть о чем договариваться на очень хорошей основе. Адмирал это понимает лучше высшего руководства. Поэтому мы, узнав о готовящемся, сочли необходимым вмешаться. Тщательно отслеживая обстановку, обратили внимание и на вас. Приняли за организатора, уж больно колоритная фигура. Немножко ошиблись, но такое бывает. В любом случае рад, что мы встретились и разговариваем, как союзники. Согласны?
— Согласен, — ответил Буданцев. — Теперь мне нужно встретиться со своим резидентом, доложить, обсудить. Я не хотел вас заранее расстраивать, но если через двадцать минут я не выйду из вашего дома своими ногами и в добром здравии, он будет подвергнут штурму со всеми вытекающими последствиями. Ваши люди, кажется, не заметили, но от места инцидента до ворот машину сопровождали два моих мотоциклиста. Сейчас к бою готово достаточное количество опытных офицеров. Испанскую полицию и штурмгвардию не заинтересует разгром гнезда вражеской разведки. Теперь это входит в компетенцию Главного военного советника СССР. Нам — очень на руку.
Готлиб посмотрел на часы.
— Успеете. Конфликтовать мы не собираемся. Пусть завтра утром приезжает ваш резидент, сообщит свое решение. Потом вместе можем обратиться прямо к господину Шестакову. Время не ждет. Я знаю совершенно точно, что в течение ближайших трех суток русская миссия будет уничтожена. С вашим участием или без такового…
— Но кем же, кем? У вас настолько мощный аппарат, и вы не знаете?
— Увы, дорогой друг…
Немец налил еще по рюмке:
— На прощание и за успех.
Выпил, в очередной раз подтвердив предположение Буданцева, что в русской армии при царе он все-таки служил. Движение руки было уж очень характерное.
— Не хочу показаться идиотом, но… Вы были моей последней надеждой. Хоть что-то осмысленное оставалось в этой жизни. Если вы тоже на нашей стороне, остается поверить в сверхъестественное…
— Зачем так мрачно? Вы, немцы, издавна склонны к мистике и метафизике. Рационализм вам приписывают лишь ничего не понимающие в тонкостях духа англосаксы….
А сам вдруг с пронзительной остротой вспомнил свои чувства при виде стремительно гниющих покойников и разговор со священником в храме.
— Идите, Иван, — сказал Готлиб. — Надеюсь, завтра мы встретимся не позднее девяти утра. Если за остаток ночи не случится ничего экстраординарного.
Буданцев кивнул и направился к двери. Вот уже и за резидента признали, без всяких с его стороны усилий и намеков.
Глава восемнадцатая
— Человека Александра мы вызвать успеем, — ответил Антон на предложение Замка. — Он сейчас занят делом, которое хочет довести до конца. Если не сделает, у него будут сложности там, в Москве…
