голову, что так, вероятно, смотрели на брак родители Кейт, и тогда в ее взглядах не было ничего удивительного.
— Я думаю, что брак — вещь достаточно важная, — сказала Кейт задумчиво. — Во всяком случае, так утверждают все, кого я хорошо знаю и уважаю. Возможно, когда-нибудь и я тоже буду так считать. Но сейчас… сейчас я просто не могу себе представить, как все это будет. И я никуда не спешу. Я рада, что сначала должна закончить колледж. Целых четыре года я могу ни о чем таком не думать, а там… там посмотрим. За это время может случиться всякое.
— Например, ты можешь убежать с бродячим цирком, — вставил Джо, и Кейт, рассмеявшись шутке, откинулась на песок, подложив под голову руку.
Глядя на нее, залитую лунным светом, Джо невольно подумал, что такой красоты он еще никогда не видел. Ему даже пришлось напомнить себе, что Кейт еще совсем ребенок, хотя и выглядит как женщина. Стараясь справиться с собой, он отвернулся и долго смотрел в сторону.
— Наверное, в цирке мне бы понравилось, — сказала Кейт, не имевшая ни малейшего представления о той борьбе, которую вел с собой Джо. — Когда я была маленькой, я любила смотреть на наездниц — у них были такие красивые коротенькие платьица, расшитые золотом и бахромой. И на лошадей, конечно, тоже. А вот тигров и львов я побаивалась: они ужасно громко рычали.
— Я тоже боялся львов, — откликнулся Джо, по-прежнему изучая очертания залитого лунным светом берега. — Правда, я был в цирке только один раз, в Миннеаполисе, но мне там не понравилось. Клоуны — и те показались мне какими-то скучными, к тому же там было слишком шумно и слишком много народа.
Это было вполне в его характере, и Кейт невольно улыбнулась, представив себе Джо серьезным, почти угрюмым маленьким мальчиком в коротких штанишках на помочах и клетчатой сорочке. И тут же она вспомнила, что клоуны никогда не нравились и ей. Кейт всегда казалось, что эти горластые ребята в растрепанных рыжих париках немного перебарщивают. Правда, порой она все же улыбалась их топорным репризам, однако гораздо больше Кейт ценила тонкую игру. Как, очевидно, и Джо…
Это последнее соображение заставило ее подумать о том, что у них с Джо, очевидно, гораздо больше общего, чем можно предположить на первый взгляд. Оставалось только выяснить, что заставляет ее так тянуться к этому человеку — схожесть или различие характеров.
— И все-таки мне бы хотелось поработать в цирке, чтобы узнать этих людей поближе, — сказала она. — Говорят, циркачи — народ совершенно особенный. К тому же приятно, когда кругом много людей — есть с кем поговорить.
При этих словах Джо рассмеялся и повернулся к ней. Подобного заявления следовало ожидать — насколько он успел ее узнать, Кейт любила людей и никогда не сторонилась незнакомых компаний. Наверное, она сумела бы стать своей в любом обществе — даже среди тех же гимнастов, наездников, укротителей. Простота и естественность, не покидавшие ее в любой обстановке, вызывали у Джо легкую зависть — сам он подобного дара был начисто лишен. Однако это заставляло его еще сильнее восхищаться Кейт.
— А для меня нет ничего хуже, чем сборище незнакомых людей. Или даже знакомых. Наверное, именно поэтому мне так нравится летать. Там, наверху, нет никого, с кем я обязан поддерживать светский разговор, — никто не лезет со своими пустяковыми проблемами и не требует, чтобы я раскрыл ему душу. На земле мне почти никогда не удается этого избежать, а пустая болтовня здорово утомляет. Каждый раз после десятиминутной беседы с кем-то посторонним я чувствую себя так, словно толкал в гору тридцатитонный вагон угля.
Джо говорил вполне искренне: разговоры — любые разговоры — подчас причиняли ему почти физическую боль. «Быть может, — не раз думал он, — это общая беда всех летчиков?» Они с Чарльзом Линдбергом совершили не один многочасовой перелет, обменявшись при этом всего несколькими словами. Оба считали это вполне естественным, однако Джо не мог представить, чтобы Кейт молчала, как рыба, по восемь часов кряду.
— Общение с людьми меня буквально выматывает, — сказал он. — Каждый чего-то от тебя хочет, каждый требует, чтобы ты высказал свое мнение по тому или этому вопросу. А когда в конце концов что-то скажешь, тебя либо не поймут, либо тут же кому-то передадут твои слова, безбожно их при этом переврав. Так и получается, что разговаривать с кем-то — только усложнять себе жизнь.
Это было любопытное высказывание — любопытное, потому что проливало свет на еще одну сторону его характера.
— Значит, ты любишь, чтобы все было как можно проще? И чтобы каждый мог остаться в одиночестве, если ему хочется? — мягко спросила Кейт.
Джо кивнул. Он действительно всегда избегал лишних сложностей, хотя и знал, что большинство людей просто обожает осложнять себе жизнь.
— Я тоже люблю, когда все просто и понятно, — задумчиво сказала Кейт. — Но одиночество… Нет, это не по мне. Я люблю общаться с людьми, люблю с ними разговаривать, спорить… Когда я была маленькой, мне порой бывало тяжело, потому что у нас дома всегда было слишком тихо. Ведь когда я появилась на свет, маме было сорок, а папе и того больше. Я любила гостей, музыку, танцы, а мне иногда не с кем было и словом перекинуться. Мама и отец… они вели себя так, словно я была уже взрослая — маленькая, но взрослая. А мне хотелось быть ребенком — шуметь, прыгать, разбивать локти и коленки, пачкать красками платье. Но в нашем доме все всегда было в идеальном порядке: столы, стулья, ковры… и я. Я старалась не очень огорчать родителей, хотя мне и нелегко было всегда соответствовать их представлениям и взглядам о том, каким должен быть десятилетний ребенок.
— Гм-м… — только и смог протянуть Джо.
Ему было трудно представить себе, о чем говорила Кейт. В доме, где он вырос, царил самый настоящий хаос. До сих пор он не мог без содрогания вспоминать грязные стены, ободранные обои, рассохшуюся мебель и залежи гниющих объедков по углам. Его троюродные братья и сестры ходили в лохмотьях; пока были маленькими, они все время плакали, а став побольше — принялись ссориться и драться. В подобной обстановке жить было практически невозможно, ему же приходилось тяжелее всех. Поэтому, уйдя из дома, Джо вздохнул с облегчением: никто больше не ругал его, не говорил, сколько с ним проблем и расходов, не грозил отправить в приют, где в одной комнате жили тридцать детей. Полюбить своих приемных родителей Джо так и не сумел — он был уверен, что рано или поздно они исполнят свою угрозу, а потому считал, что особенно привязываться к кому-то из них не стоит. Со временем подобное отношение к людям вошло у него в привычку, так что, даже став взрослым, Джо не спешил обзаводиться друзьями. Лучше всего он чувствовал себя, когда ему никто не докучал.
— О такой жизни, как у тебя, мечтают многие, — сказал он. — Только, к сожалению, не каждый понимает, что это такое на самом деле. Большинство людей на твоем месте свихнулись бы со скуки.
В самом деле, нарисованная Кейт картина была слишком близка к идеалу, а Джо был глубоко убежден, что любой идеал есть вещь в высшей степени нефункциональная. Создайте идеальные условия растению, поместите его под стеклянный колпак, и оно вырастет чахлым и бледным, в то время как его выросший при дороге собрат будет цвести пышным цветом — если, разумеется, не погибнет от ночных заморозков или палящего солнца. То же и человек: помещенный в слишком тесные рамки, он может сойти с ума или превратиться в эгоиста, в морального урода. Джо понимал, что отец и мать любили Кейт, старались, чтобы у нее было все необходимое, и вовсе не собирался судить их слишком строго. И все же результат был налицо: Кейт всей душой стремилась в колледж, дававший ей относительную независимость.
— А если бы у тебя были свои дети, Кейт? — спросил он. — Как бы ты их воспитывала?
Вопрос был не из простых, и Кейт задумалась.
— Я не сомневаюсь, что очень любила бы их, — ответила она после минутного молчания. — И все же я бы постаралась помочь им стать тем, кем бы они сами хотели, а не тем, кем бы хотела их видеть я. Пусть бы они были собой — только собой. Я бы позволяла им делать то, что им больше нравится. Даже если бы они захотели летать, как ты, я бы не возражала. Конечно, я бы волновалась за них, но я не стала бы говорить, что это опасно, что это не принято и что они должны заняться чем-то более привычным и надежным. По- моему, у родителей вообще нет никакого права решать за детей, не говоря уже о том, чтобы силой заставлять их избрать тот, а не иной путь.
Джо догадался, что это в ней говорит жажда свободы. Он и сам стремился к тому, чтобы ни от кого не зависеть и ни перед кем не отчитываться, но ему было проще. Не было таких стен, которые могли бы
