Скоро полночь. Том 1. Африка грёз и действительности

— Непременно банкет организуем. Как только народ подтянется. А пока все на фронтах, внешних и внутренних, завязаны. Кто где. Дай бог, чтобы живыми вернулись.

Тревога едва заметно проскользнула в голосе Воронцова, но это, в понимании Белли, означало, что положение достаточно сложное.

— Сейчас нам с тобой тоже присягу сполнять придется, – употребил Воронцов матросское выражение. – Посидим немного, потом отдохнешь, отоспишься, пристегнешь новые погоны и опять в море.

— Цель какая теперь будет, Дмитрий Сергеевич? – Против очередного похода Владимир никак не возражал. Крейсер в порядке, солярки в цистернах доверху, боезапас не израсходован.

— Интересная цель. Если ты в курсе, тут неподалеку проходит подводный кабель Бомбей — Кейптаун. Я послал своих ребят (имелись в виду, конечно, роботы), нырнули они на две сотни метров, подключились. Шифры у гордых бриттов примитивные. Читаем мы их телеграммы, как третьеклассник букварь.

— Первоклассник? – осторожно переспросил Белли.

— Именно третьеклассник. Легко, но с долей презрения. И что они пишут? Что якобы на той неделе из Бомбея отправлен караван из двенадцати транспортов, переправляющий в Кейптаун до десяти тысяч отборной сипайской[37] пехоты с артиллерией…

— Солидно, – понимающе кивнул капитан. – В случае чего — лихим штыковым ударом смогут переломить ситуацию. Но нам-то что? О чем речь, Дмитрий Сергеевич? Сбегаем, разгоним, даже топить сверх меры никого не станем.

— Верю, сможешь. Но навстречу конвою завтра выходит крейсерская эскадра в восемь вымпелов. Флагман — «Кресси», коробка серьезная, неплохо бронирован, до 152 мм, вооружение две 234 мм, двенадцать шестидюймовок… Потоплен вместе с «Хогом» и «Абукиром» немецкой подводной лодкой «U-9» двадцать второго сентября девятьсот четырнадцатого у побережья Голландии.

Белли отставил бокал с шампанским.

— О чем вы говорите? Справочник я наизусть знаю. Ну и что мне его броня и его пушки? Скорость у него сколько? Двадцать?

— Двадцать один.

— Так что же, Дмитрий Сергеевич? Весь Черноморский флот целую войну потратил на попытки перехватить «Гебен» и «Бреслау», у которых было преимущество в ходе семь узлов. У меня сейчас над кем угодно — до двадцати. О чем тут говорить? Я о другом думаю, ваше превосходительство. При всем моем уважении к адмиралам Эбергарду и Колчаку. Вы не хуже меня помните ход войны. Для чего все делалось? Линкоры построили — ладно. Но думаю — незачем было. В тех обстоятельствах. Море денег и тьма работы — без толку. И еще пять старых броненосцев имели…

— Так, так, – поощрил новопроизведенного кап-два к полету военно-морской мысли Воронцов. – Крейсера посчитай, эсминцы туда же…

— О чем я и говорю, Дмитрий Сергеевич! – Голос Белли слегка сорвался от возбуждения. – Вы только подумайте — затраты, боевое напряжение, неизбежная деморализация личного состава от бессмысленности охоты на неприятеля, который над тобой издевается… Один линейный крейсер и один легкий — над целым флотом. Три года!

— Дальше, – спокойно предложил Воронцов.

— Ну что дальше, что?

— Будь ты комфлотом, что бы сделал ты? На месте Эбергарда в пятнадцатом, на месте Колчака в шестнадцатом? – Дмитрий с интересом посмотрел на Белли поверх края бокала.

— Дмитрий Сергеевич, вы меня провоцируете, шутите или что? – Владимир чувствовал, что Воронцов его собрался подловить и непременно это сделает, только вот на чем? Но давно было известно, что в этом обществе нужно говорить что думаешь. За ошибку простят и подскажут, как правильно, а вот за криводушие — нет.

— Говори. Ты — комфлота. Вице-адмирал. Сейчас — весна шестнадцатого года. Командуй! – Голос Воронцова прозвучал жестко и требовательно.

— Если вы приказываете — пожалуйста. В программу строительства линкоров я, само собой, вмешаться не мог, оставалось маневрировать в пределах наличного. Все свои десять эсминцев — «новиков», то есть типа «Счастливый», конечно, я бы готовил к генеральному сражению, отнюдь не гоняя их до прогорания котлов по всяким дурацким поручениям, вроде как сопровождение шхун от Батума до Туапсе. Тренировал бы экипажи для нанесения единственного, смертельного удара. Офицеров, матросов, начальников дивизионов.

Как только получена телеграмма, что «Гебен» и «Бреслау» пошли в восточную часть моря, – вывел бы линейный флот в устье Босфора, завалил вход в него всеми имеющимися в запасе минами. И лег в дрейф, едва-едва за пределом дальности босфорских батарей. Чтобы, в случае чего, никто обратно не прорвался. Вы ведь помните, сколько раз немцы ухитрялись в Босфор проскакивать под носом у наших. А я бы, по- ушаковски, выстроил линию кордебаталии с дистанцией в полсотни кабельтовых…

Воронцов поощрительно улыбался, понемножку прихлебывая херес.

— Самое же главное — все эсминцы, разделенные на четыре дивизиона, должны были ждать немцев миль на пятьдесят восточнее завесы, галсируя экономичными ходами. При обнаружении «Гебена» — атаковать на полной скорости со всех направлений. Как вам известно, Дмитрий Сергеевич, эсминцы — расходный материал. Их и о них жалеть не принято. Половину эсминцев пусть при потоплении «Гебена» потеряем, остальными «Бреслау» добьем или к сдаче принудим, но войну одним сражением выиграем.

Четыре дивизиона, ведущие беглый огонь из своих «соток», в нужный момент залпово сбросившие полсотни торпед, этого ЛКр[38] сделали бы, вопроса нет. Для противодействия отходу «Бреслау» на фланге поставил бы «Кагул» и «Память Меркурия», можно и «Ростислав» к норд-весту выдвинуть…

Белли разгорячился, даже времена начал путать, и видно было, что на месте Колчака он войну действительно сумел бы выиграть «в одно касание». Да так оно с точки зрения холодной стратегии и выглядело.

Очень нравился Воронцову Владимир, нес он в себе агрессивный дух своих прадедов, которые умели под водительством Суворова, Ушакова, Сенявина и Лазарева побеждать при десятикратном превосходстве неприятеля. Позже этот настрой был утрачен. Почти. Но в душе сидящего перед ним молодого офицера он возродился.

— И что, капитан? За тактическое мышление ставлю двенадцать, за политическое — пять, от силы.[39] Утопил ты торпедными атаками «Гебен», потеряв половину эсминцев. Твои крейсера раздолбали шестидюймовками и стотридцатками «Бреслау». Дальше что?

— Как что, Дмитрий Сергеевич? Война выиграна одним боем. Как у вас с англичанами.

— Эх, парень, кап-два ты уже случился, а первого я тебе точно не дам. В стратегии совсем не тянешь. Вот вообрази: ты — только что произведенный вице-адмирал, сорока лет от роду. Колчаком зовут. За одно сражение лихо ликвидируешь противника, потенциального и кинетического. Дальше что? Сидеть в салоне на «Георгии Победоносце» и раз в неделю слать царю телеграммы — «На Шипке все спокойно»? А где повседневная боевая деятельность? Мгновенно теряется сам смысл твоего существования в данной должности. Раз Черное море очищено от противника раз и навсегда — для чего царю там такой адмирал?

— Босфорскую операцию готовить, проливы захватывать, – немедленно ответил Белли.

— А откуда ты, молодой, знаешь, что в мозгах Генмора и царя творится? Босфорская операция, вернее, вся турецкая часть кампании — это дело сухопутного командования, которому флот оперативно подчинен. И вся слава за взятие Константинополя досталась бы отнюдь не Колчаку. Юденичу, скорее всего. Очередной крестик повесили бы, безусловно, но и все на этом. До новой войны, которая то ли будет, то ли нет, Александру Васильевичу ничего больше не светило. А при его амбициях… Да ты же помнишь. Хоть в Омске — но главным. В реальности все закончилось прорубью в Ангаре, мы это дело чуть изменили, но человек — погас. Согласен?

Владимиру возразить было нечего. Он отчетливо представил и Колчака, каким увидел его в Севастополе, и всю картину, обрисованную Воронцовым.