l:href='#t_pi9239_2360'>*, ты приедешь в апреле, то буду очень рад. Театр в Ялте не будет, так писал Немирович*. Ты сердишься, что я не ответил насчет «Курьера»*. Сия газета желает получить от меня рассказ на 2–3 фельетона, но я таких рассказов не пишу. Насчет пьесы я писал Немировичу*.
Закуски получил, спасибо. На Пасхе привези еще. У нас всё благополучно, кроме воды, и если водяной вопрос решится хотя сносно, то сад будет роскошный и, как это ни странно, доходный. Цветет в саду камелия, этого не бывало в Ялте. Ловлю мышей. Будь здорова, брось лечиться.
22 февр.
См. «Нива», выкройки, февраль: «длинная пелерина» № 1; мать хочет такую из драпа без меха.
На обороте:
Лазаревскому Б. А., 26 февраля 1900*
3055. Б. А. ЛАЗАРЕВСКОМУ
26 февраля 1900 г. Ялта.
Многоуважаемый Борис Александрович,
Ваш рассказ я прочел* с большим удовольствием, это лучшее, что Вы до сих пор на…[12]
<…> рассказ хорош, хорошо сделан, Силенко и Ф. написаны деликатно, особенно хороша первая глава. Желаю, чтобы Вы и впредь так бы писали и все бы усовершенствовались <…>[13].
«Русские ведомости» печатают только небольшие рассказы*, на один фельетон. С «продолжением» же они печатают очень, очень редко, когда длинное произведение прислано старым сотрудником, наприм<ер>, Боборыкиным или Станюковичем.
Если бы я был редактором «Жизни», то конечно напечатал бы Вашего «Машиниста», списавшись только с Вами относительно конца и даже не настаивая на его изменении.
Чеховой М. П., 26 февраля 1900*
3056. М. П. ЧЕХОВОЙ
26 февраля 1900 г. Ялта.
Милая Маша, вчера и сегодня мороз. Ночью было —5.
В водопроводе опять много воды; в баке сегодня утром ревело, как в водопаде. Должно быть, починяли водопровод.
Нового ничего нет. Мать здорова. Едим постное.
Ну, будь здорова, благополучна. Приезжай на Пасхе.
На обороте:
Тараховскому А. Б., 28 февраля 1900*
3057. А. Б. ТАРАХОВСКОМУ
28 февраля 1900 г. Ялта.
Многоуважаемый Абрам Борисович, «Донской речи» я не получаю, с М. Н. Псалти знаком, но не переписываюсь с ним*. Вы спрашиваете моего мнения, вот оно: ставить суровый ультиматум редакторам и издателям — это значит осложнять и без того тяжелое положение печати, взаимные же перебранки, пересуды, принципиальные споры и требования к ответу загромождают нашу печать и утомляют общество. Взаимные потасовки журналистов никогда не делали журналистов лучше, они отнимали только время и место в газетах, никогда ничего не доказывали, и читатель всегда относился безразлично к тому, кто прав и виноват, и становился на сторону более бойкого и хлесткого; они раздражают, и в конце концов общество реагирует на них скандалами вроде одесского, о котором Вы писали*. Бухштаб не так гнусен, как Вы полагаете; это один из интеллигентнейших людей в Одессе, а если он сам изрыгает хулу, то потому, что был доведен до бешенства господами писателями. Одесская печать — это самая бестактная и самая некорректная печать в мире. Когда гончим псам запрещают убегать в лес за дичью, то они дома бросаются на мирных домашних животных и рвут в клочья кошек, телят, кур и проч. То же делает и одесская печать, которой не позволяют трогать сильных мира сего. Она поедом ест городских голов, гласных, друг друга… Это нехорошо. Местную травлю или полемику я всегда считал злом. Если бы я был журналистом, то никогда бы не трогал своих, как бы мне ни было тяжело и больно работать с ними. Желаю всего хорошего.
Сегодня в Ялте настоящий летний день. Худож<ественный> театр будет в Харькове*, и я поеду туда, вероятно.
На конверте:
Чеховой М. П., 28 февраля 1900*
3058. М. П. ЧЕХОВОЙ
28 февраля 1900 г. Ялта.
Милая Маша, надо решить, какие починки произвести в Гурзуфе* и что сеять и сажать в саду, где разбивать клумбы и проч. и проч., и поэтому приезд твой сюда в апреле был бы весьма нелишним. У меня много семян, но я покупал их без толку, лучше бы ты привезла с собой от Иммера или написала, что выписать из Одессы. Самовар из
