— Ваша светлость, — якобы ответила Лариса графу. — Вам нравится мой дом? Так мне он тоже нравится. Ах — историческая ценность! Где же вы были, почтеннейший, последние семьдесят лет? Вы ведь примерно настолько меня старше? Купили бы году этак в тридцатом-сороковом, оно бы вам дешевле обошлось. Не сообразили вовремя? Сочувствую. А сейчас — простите…
Змеиная улыбочка, естественно, английский костюм с рукавами в три четверти и чёрные лайковые перчатки. Наверняка напротив специальной прорези в юбке к поясу пристроен (слева), «вальтер РР». Без этого образ не полон. Лариса без пистолета — как светский бонвиван во фраке и подштанниках.
Как эта красотка умеет стрелять, Майя видела. Сама не из последних снайперов, но до Ларисы ей далеко. Цель намного у?же мушки, и пуля почти на излёте, однако поставленная на сто метров консервная банка улетает со столбика в девяти случаях из десяти.
Так не бывает, каждому понятно, но дзен-буддизм утверждает, что главное — не качество прицела и не воля стрелка, а исключительно взаимная тяга «стрелы и мишени».
Явная наглость слышалась в словах богатой и разнузданной в поведении дамы. Мало ли что миллионерша! Фредерикс был (теоретически) старше Ларисы всего на пятьдесят локально-земных лет. (О чём он, конечно, понятия не имел). Но если исходить из внешности и самоощущения — она была права.
Красива до невозможности, явно богата настолько, что любые предложенные ей суммы считала ерундой. На том уровне, не финансовом, а психологическом, когда ничего ей больше не надо. Чувствовалось это, просто чувствовалось всем нутром миллионера-мецената. Как на старом послевоенном базаре — сразу видно, у кого рубль в кармане, а у кого десятка.
— Я вас крайне уважаю, князь (небрежно повысив собеседника в титуле), — сказала, по слухам, постоянно витающим в кисловодском воздухе, непреклонная, как «бремя белого человека», мадам Эймонт, — но вы — пролетели. Как фанера над Парижем, если вам доступен этот образ. Мне намекали, что кроме разных лихтенштейнов (так небрежно отозвалась она о богатейшем и комфортнейшем для проживания государстве мира, ровно, как о какой-нибудь прославленной Шолом-Алейхемом Касриловке. То есть — изысканно-презрительно), у вас масса интересов и в других частях мира. На Кисловодске едва ли свет клином сошёлся.
И девяностолетний авторитет, меценат и антиквар, при всех его миллиардах, безусловной славе, вхожести к королям, президентам и прочим почтенным людям (особенно если несёшь перед собой в виде подарка сто лет назад кем-то украденную, а тобою выкупленную икону или статуэтку) — эту даму банальным образом испугался. Да-да, вот так — испугался, и всё.
Несколько позже он попытался по своим каналам навести о мадам Эймонт кое-какие справки, но очень быстро получил, по самым что ни на есть конфиденциальным каналам, дружеский совет — не проявлять ненужного любопытства и не осложнять остаток жизни проблемами, совершенно ему не нужными. На чём и успокоился, ибо в мире оставалось достаточно много вещей, гораздо более интересных, чем экстравагантная бабёнка со своими фигель-мигелями. Именно так он и выразился, вспомнив русский язык собственного, увы, такого далёкого детства.
«Да и вообще, — попутно подумала Майя. — Это ещё здорово повезло нашему Олегу Константиновичу, что они с Ларисой не пересеклись на узкой дорожке в Берендеевке. А то бы, глядишь, появилась у нас Императрица».
Майя некоторым образом относила себя к бисексуалкам. В том смысле, что красивые женские тела нравились ей, пожалуй, больше мужских. Чисто эстетически. За исключением конкретных моментов, на обнажённых мужчин смотреть не слишком интересно.
Девушки-гостьи раздевались в предбаннике чересчур торопливо. Опять же — по-солдатски. Приказано — значит, нужно делать быстро, не отвлекаясь, пока не последовала новая команда.
Под комбинезонами на них было надето только обтягивающее термобельё, очень похожее на армейские шёлковые кальсоны с рубашками. И больше ничего. «Пока ещё курсантки» сняли и его. Сложили на скамейках и ждали следующего распоряжения, переминаясь с ноги на ногу и невольно поёживаясь. Хотя холодно здесь не было.
Майя внимательно рассматривала каждую, сама оставаясь одетой. Специально. Как врач в приёмной комиссии воинского присутствия. Любого человека такое положение нервирует. Даже если ощупывает тебя взглядом существо того же пола.
Девушки были очень хороши. Но, как она сразу отметила — чересчур одинаковы. Вначале это могло просто показаться, из-за униформы и испуганной растерянности. Но вот разделись, и сходство стало ещё очевиднее.
Сложены они были совершенно идеально. Ни малейших нарушений пропорций хоть в чём-то, ни у кого ни единой родинки, шрама, гипертрофии или недоразвитости любой части лица и тела. Рост вокруг 175–177 сантиметров, груди у всех классические, как у статуй работы Фидия, ноги, руки, шеи без всяких оговорок красивы и изящны, только мышцы под гладкой кожей гораздо рельефнее и даже на вид сильнее, чем полагалось бы. Со спины одну от другой, пожалуй что, и не отличишь. Конечно, фигуры больше спортивные, чем истинно женственные. Да и откуда бы иначе, при их возрасте и аскетически- военизированном образе жизни?
Майя не знала, что эти дефекты при окончательной шлифовке болванок были бы скорректированы, и каждая получила бы окончательную, собственную внешность, соответствующую планируемой роли. На то и существует большой, стационарный гомеостат, чтобы смоделировать нужный фенотип на базе латентного генотипа исходной особи. Кому-то негритянкой, возможно, пришлось бы стать, кому-то — азиаткой.
— Подкормить бы вас чуток, — хмыкнула Татьяна, тоже закончив раздеваться. — Видите, как должна выглядеть гарна баба? — Она похлопала себя по тугому бедру, встряхнула грудью. — Ну, да это дело наживное. Какие ваши годы… А так — любую хоть сейчас на подиум выставлять можно. Или в варьете. Танцевать умеете?
— Умеем, — за всех ответила Настя. — И классику, и модерн. Учили…
— Вот и хорошо. Сумеете заработать на жизнь, если что.
(Да что же такое? — подумала Анастасия, — с кем из землян ни заговори, обязательно проскакивает это бессмысленное «если что»! Просто присловье или такой здесь способ восприятия жизни? А нам тогда как быть?)
— А ты, Майя, чего стоишь? — вдруг повысила голос Татьяна. — Баня здесь, а не… — Что именно «не» она уточнять не стала. — Вперёд, за мной…
О банях девушки имели представление, но — теоретическое, из художественной литературы и учебных пособий. Дайяна в лагере их подобными изысками не баловала. Контрастный душ перед сном или после спортивных упражнений — достаточно в целях гигиены.
Зато Татьяна была большая любительница процесса, увлекалась им с детства, как и Лариса, чья «комсомольская юность» в значительной мере прошла в подобных заведениях, в те самые годы, когда среди «номенклатурных товарищей» лесным пожаром вспыхнула пресловутая «банная лихорадка», и они изощрялись друг перед другом немыслимыми изысками. Тогда как простые смертные, за исключением состоятельных москвичей, имевших доступ в «Сандуны» и «Центральные», обходились обычными районными, ярко описанными тем же Зощенко.
…Странно представить, что в России здешнего 2007 года воображение элиты до подобных высот по каким-то таинственным законам исторического материализма не поднялось, банные радости как самостоятельный культурный феномен оставались уделом немногих знатоков и ценителей, и Лариса оказалась здесь своеобразной «пионеркой».
Сюда, в Кисловодск, Лариса для оборудования и оформления своего «оздоровительного комплекса» пригласила лучших специалистов и дизайнеров обеих столиц, знатоков как самых древних, так и новейших тенденций. Затем провела скрытую, но тщательно срежиссированную рекламную кампанию.
Откуда-то в продаже появилась крайне информативная и богато иллюстрированная монография некоего князя Владимира Галицкого «Щедрый жар», где с научных и одновременно национально- патриотических позиций излагалась идеология и практика банного дела для «истинно русских людей».
Потом пошли слухи в «нужных кругах», что баронесса Эймонт, следуя самым передовым веяниям, превратилась в страстного адепта нового увлечения и решила основать «Салон огня и пара». Вскоре
