– О Господи… о Господи… – повторял Питер. Оливия… Она так боялась океана. Он мог только воображать себе, что с ней случилось, и в отчаянии строил планы поездки к ней. Но как он это объяснит? И что скажут в новостях? Неизвестный бизнесмен вчера приехал в больницу к миссис Тэтчер и не был допущен к ней. На него надели смирительную рубашку и отправили домой к жене, чтобы он пришел в себя… Питер понятия не имел, как до нее добраться и увидеть ее, не осложняя жизнь им обоим.
Снова усевшись перед телевизором, он понял, что до той поры, пока она в таком состоянии, увидеть ее ему никто не даст. По другому каналу сообщили, что она все еще не пришла в сознание и находится в глубокой коме. На экране вновь замелькали ее фотографии, запечатлевшие все трагедии, которые когда- либо произошли в ее жизни, – точно так же как это было в Париже. Журналисты также оккупировали дом ее родителей в Бостоне и не постеснялись снять сраженного горем брата Оливии, только что потерявшего жену и детей. Смотреть на него было больно, и Питер чувствовал, как по его щекам катятся слезы.
– Что с тобой, папа? – обеспокоенно спросил вернувшийся Майк'.
– Нет, все в порядке… просто с моими друзьями случилось несчастье. Это ужасно! Вчера ночью был шторм у Кейп-Кода. Перевернулась шлюпка сенатора Тэтчера. Говорят, что несколько человек погибли и есть тяжелораненые.
А Оливия лежит в коме. Почему это с ней произошло? Что будет, если она умрет? Думать об этом было невозможно.
– Ты знаешь их? – удивленно обронила Кэти, проходя через гостиную в кухню. – Об этом сегодня писали в газетах.
– Я встречал их в Париже, – ответил Питер, боясь сказать больше, как будто по тону его голоса она могла догадаться обо всем или – хуже того – увидеть, что он плачет.
– Говорят, она очень странная. А он, я слышала, собирается баллотироваться в президенты, – сказала Кэти через кухонную дверь.
Питер не ответил. Он как можно тише прошел наверх и уже набирал номер больницы из их спальни.
Но медсестры из Аддисон-Джилберт не сказали ему ничего нового. Он представился близким другом семьи, а в ответ услышал то же самое, что говорили в новостях. Она была в коме и так и не пришла в сознание. «И как долго это может продолжаться?» – спросил Питер, желая засыпать их вопросами, которых не мог задать. Не повредится ли она в рассудке? Не может ли умереть? Увидит ли он ее еще когда-нибудь? Сердце его рвалось к ней, но он не мог позволить себе выплеснуть свои эмоции. Все, что ему оставалось, – это лежать на кровати и вспоминать.
– Что с тобой? – спросила Кэти, которая поднялась наверх в поисках чего-то и с удивлением обнаружила, что он лежит на кровати. В последние несколько дней – да практически все лето – он вел себя странно. И ее отец тоже. Насколько она могла судить, «Викотек» губительно действовал на них обоих, и Кейт злилась, что они вообще взялись за это дело. Препарат не стоил той цены, которую они за него платили. Когда Кэти еще раз взглянула на своего мужа, ей показалось, что у него влажные глаза. Она понятия не имела, что с ним происходит. – Ты не заболел? – обеспокоенно переспросила она, кладя руку ему на лоб. Но температуры у него не было.
– Все в порядке, – сказал он, снова испытывая чувство вины. Но состояние Оливии настолько пугало его, что мысли у него путались. Даже если он никогда больше ее не увидит, мир без ее нежного лица и глаз, которые всегда напоминали ему коричневый бархат, сильно изменится. Ему хотелось подойти к ней, открыть ей глаза и поцеловать. А когда он в следующий раз увидел по телевизору Энди, он почувствовал непреодолимое желание задушить его за то, что он не сидит у постели своей жены. Сенатор говорил о том, что они пережили, о том, как быстро их накрыл шторм, как страшно то, что детей не смогли спасти. И каким-то образом в его речи прозвучало то, что, несмотря на наличие погибших и смертельную опасность, которой подверглась его жена, он все равно вел себя как герой.
Этим вечером Питер все время молчал. Обещанный ураган прошел мимо, и Питер снова позвонил в больницу. Но там ничего не изменилось. Для него и для Дугласов, сидевших в больнице, это был кошмарный уик-энд. Поздно вечером в воскресенье, после того как Кэти пошла спать, он снова позвонил – в четвертый раз за день. Когда медсестра сказала ему те слова, которые он мечтал услышать, его колени задрожали.
– Она пришла в себя, – сказала она, и Питер чувствовал, как слезы подступают к его горлу. – Она поправится.
Питер, повесив трубку, закрыл лицо руками и разрыдался. Он был в одиночестве и мог себе позволить выплеснуть наружу свои чувства. В последние два дня он ни о чем другом просто не мог думать. Не будучи в состоянии даже передать ей что-нибудь, Питер все время думал о ней и молился. К удивлению Кейт, воскресным утром он даже пошел в церковь.
– Я не знаю, что с ним произошло, – сказала она отцу во время вечернего телефонного разговора. – Клянусь тебе, это все твой «Викотек»! Я начинаю ненавидеть эту затею. Он от этого сходит с ума, а я зверею.
–г Ничего, выберется, – ответил Фрэнк. – Как только препарат будет выпущен на рынок, нам всем станет лучше.
Но Кейт больше не была в этом уверена. Она очень болезненно воспринимала их споры по этому поводу.
На следующее утро Питер снова позвонил в больницу, но ему не дали с ней поговорить. Он продолжал представляться выдуманными именами: на этот раз назвался ее двоюродным братом из Бостона. Ей даже нельзя было послать зашифрованную записку, потому что он понятия не имел, в чьи руки она попадет. Но Оливия была жива и поправлялась. На пресс-конференции ее муж сказал, что ей крайне повезло и через несколько дней она вернется домой. Этим же утром он намеревался улететь на западное побережье. Его предвыборная поездка продолжалась, и Оливия выбыла из нее лишь на время.
Когда Питер вернулся в гостиную, по телевизору как раз показывали похороны жены и детей Эдвина. Потрясенный беспардонностью журналистов и телерепортеров, проникших на это скорбное мероприятие, Питер с облегчением увидел, что Оливии там нет. Он знал, что она бы не вынесла этого, – похороны ассоциировались у нее со смертью своего собственного ребенка. Но здесь были ее родители, Эдвин, который едва держался на ногах от горя, и, конечно же, Энди, обнимавший своего зятя. Это было известное политическое семейство, и представители всевозможных газет и телеканалов снимали их с почтительного расстояния.
Оливия смотрела похороны в своей реанимационной палате и плакала навзрыд. Медсестры пытались уговорить ее выключить телевизор, но она настояла на своем. Это была ее семья, и если она и не могла
