Ее убористый, аккуратный почерк нес на себе отпечаток какой-то тайны. «Я вернулась сюда. Пишу. Наконец-то. Я отказалась от своей борьбы с ним. Я больше не могу. Надеюсь, у тебя все в порядке. Не забывай о том, какой ты смелый. Это твоя заслуга. Ты подтолкнул меня к тому, чтобы сделать это. Без тебя у меня никогда не хватило бы смелости убежать. Но теперь я счастлива. Береги себя. Я буду любить тебя всегда. О.». Питер несколько раз перечитал открытку, пытаясь понять, что скрыто между строк. Он до сих пор помнил, каким хриплым голосом она призналась ему в любви. И он знал, что она любит его до сих пор, так же, как и он ее.
Питер задумался. Оливия оказалась гораздо сильнее, чем думала сама. Для того чтобы уйти, требовалась большая смелость. Питер восхищался ею и радовался тому, что ей удалось сбежать от той жизни, которую она вела. Он надеялся, что Оливии будет хорошо и спокойно во Франции. В ее писательском таланте он не сомневался. Оливия так хотела быть такой, какой она была, и говорить то, что она думает. От нее ничего нельзя было скрыть, ей нельзя было солгать. Это была женщина, которая жила по истине, чего бы ей это ни стоило. Она тоже допускала в жизни компромиссы и признавала это. Но теперь места компромиссам в ее жизни не было. Теперь Оливия была свободна, и Питер завидовал ей. Он убрал открытку, надеясь, что ее никто не видел.
На следующий день пришли результаты исследований по «Викотеку». Они оказались лучше, чем предполагал Питер, но о том, чтобы просить о преждевременном разрешении на выпуск, не могло быть и речи. К этому времени он уже начал разбираться во всех этих научных терминах не хуже заправского профессионала – так же как и отец Кэти. Договорившись заранее, они с Фрэнком встретились в комнате для заседаний в два часа дня в пятницу. Фрэнк ждал его с суровым выражением лица, заранее отрицая все то, что мог ему сказать Питер. Они не стали терять времени на пустую болтовню, если не считать разговора о Майке. Завтра Питер и Кэти должны были отвезти его в Принстон, и Фрэнк этим очень гордился. Но, едва затронув эту тему, он вернулся к делу.
– Мы оба знаем, почему мы здесь, не так ли? – спросил он, внимательно глядя Питеру прямо в глаза. – И я знаю, что ты со мной не согласен, – осторожно добавил он. Все его тело, казалось, было скрючено от напряжения, и он был похож на кобру, готовую к броску. Питер чувствовал себя его добычей. Он приготовился защищать себя и авторитет компании, но Фрэнк опередил его: – Я думаю, что тебе нужно просто довериться моему решению. У меня нечто подобное уже случалось. Я в этом бизнесе почти пятьдесят лет, и ты можешь мне верить, когда я говорю, что знаю, что мне делать. Мы должны сейчас выступить на слушаниях. К тому времени когда препарат официально появится на рынке, мы будем готовы. Я бы не стал рисковать, если бы не знал наверняка, что мы все успеем.
А если вы ошибаетесь? И мы кого-нибудь убьем? Пусть это будет один человек… мужчина, женщина или ребенок… Что тогда? Что мы скажем людям? Как мы сможем после этого спокойно спать? Сейчас ни в коем случае нельзя просить «зеленую улицу». – В Питере говорила совесть, но Фрэнк считал, что это голос трусости, как у «того идиота в Париже». – Сушар знал, что говорил, Фрэнк. Поэтому-то мы его и наняли в свое время – чтобы он нам не лгал. Даже если эта правда нас не устраивает, мы должны ее выслушать. Я знаю, что он больше у нас не работает, но мы открыли ящик Пандоры, который не должны игнорировать. И вы это тоже прекрасно знаете.
– Если бы я это «игнорировал», Питер, я вряд ли бы выделил десять миллионов долларов на два месяца дополнительных исследований. И в итоге мы ничего не добились. Признай правду: он вынудил нас пойти на никому не нужный шаг… хуже того, это просто как дурная шутка. Ничего страшного в «Викотеке» нет. Мы говорим об элементе, который «может» подействовать определенным образом, «способен» вызвать серьезные последствия в одном из миллиона случаев, да и то если его неправильно употребят. А теперь, ради всего святого, скажи мне: не кажется ли тебе это глупым? Господи, да если ты выпьешь две таблетки аспирина с каким-нибудь спиртным, это может на тебя подействовать не самым лучшим образом. Разве это проблема?
– Аспирин и спиртное не могут убить. А «Викотек» может, если мы не будем осторожны.
– Но ведь мы осторожны. В том-то все и дело. У каждого лекарства есть свои побочные эффекты, задняя сторона, изнанка. Если бы мы не научились жить с осознанием этого, мы бы закрылись и принялись продавать сладкую вату на городском рынке. Ради Бога, Питер, перестань действовать мне на нервы, будь милосердным. Я хочу, чтобы ты понял, что я все равно возьму над тобой верх в этой ситуации. Если будет нужно, я сам поеду на ФДА, но я хочу, чтобы ты понял почему. Я хочу, чтобы ты знал, что я всей душой верю в безопасность «Викотека», я готов жизнью в этом поклясться! – Начав свою тираду нормальным голосом, Фрэнк закончил ее криком. Он весь покраснел, был страшно возбужден, голос его становился все громче и громче, и Питер вдруг заметил, что Фрэнк весь дрожит. Через мгновение он вдруг осел, стал серым и покрылся испариной. Приостановив свой монолог, он глотнул немного воды.
Что с вами? – тихо спросил Питер. – Этот вопрос не стоит того, чтобы так нервничать. Дело именно в этом. Мы должны провести клинические испытания и относиться к этому спокойно. Это всего лишь наш продукт, Фрэнк, не более того. Я больше, чем кто-либо другой, хочу, чтобы этот проект состоялся, но это может произойти не так быстро, как нам хотелось бы. Никто так не мечтает о дне, когда он появится на рынке, как я. Но не «любой ценой». До тех пор пока мы не будем полностью уверены во всех его составляющих, этого делать нельзя. Где-то внутри «Викотека» скрыта червоточина. Мы знаем об этом. Мы чувствуем ее признаки. Пока мы не найдем ее, мы не должны позволять пользоваться препаратом ни одному человеку. Все очень просто. – Питер говорил убедительно и ясно, и чем больше росло возбуждение Фрэнка, тем спокойнее становился его зять.
–. Нет, Питер, нет… все далеко не так просто! – закричал он, приведенный в еще большую ярость ужасающим спокойствием Питера. – Сорок семь миллионов за четыре года – это по крайней мере не просто! Как ты считаешь, сколько еще денег мы должны в это вложить? Сколько уже вложено?
Фрэнк вел себя отвратительно, но Питер не клюнул на эту приманку.
– Столько, сколько нужно, чтобы это было хорошо. Или же надо отказываться от продукта. У нас всегда есть такая возможность.
Ничего подобного! – вскричал Фрэнк, вскочив на ноги. – Неужели ты считаешь, что я способен выкинуть почти пятьдесят миллионов долларов в окно? Ты что, с ума сошел? Чьи это деньги, по-твоему? Твои, может быть? Нет, милый мой, это мои деньги, деньги компании, деньги Кэти, и будь я проклят, если ты посмеешь мне возразить. Ты бы тут не сидел, если бы в один прекрасный день я не купил тебя – для фирмы и для своей дочери!
Слова Фрэнка словно обухом ударили Питера. У него перехватило дыхание, и внезапно он вспомнил сказанное его отцом восемнадцать лет назад, перед их с Кэти свадьбой: «Ты всегда будешь всего лишь наемным работником, сынок… Не делай этого». Но он ослушался отца и сегодня пожинал плоды. Именно так его, оказывается, и воспринимали с самого начала.
К этому времени Питер тоже встал, и если бы Фрэнк Донован был на несколько лет моложе и в менее возбужденном состоянии, Питер бы его ударил.
– Я не намерен это слушать, – процедил он, чувствуя охватившую его дрожь. Он с трудом удерживался от того, чтобы не поднять руку на старика, но Фрэнк, оказывается, не собирался отпускать своего зятя и
