сестра Сисселы, которую я видела тогда на улице. Младшие дети цеплялись за руки матери, а старший сын стоял у нее за спиной, не глядя в камеру. Патетический заголовок был набран жирным черным шрифтом: «Я бы хотела последовать за дочерью!»
Я хотела сообщить о статье патрону, но решила прежде проглядеть статью. Ладони у меня вспотели от волнения. Мать Сисселы осталась с четырьмя детьми на руках. Отец лишь иногда навещал их. Теперь, после несчастного случая с Сисселой, женщину намерены лишить родительских прав, ибо объясняют смерть девочки ее безответственностью. Вопросы журналиста не оставляли сомнений в его позиции: «И вы не подумали, что она может выбежать на проезжую часть?» Мать Сисселлы уверяла, что девочка была очень послушной, спокойной и осторожной. И добавляла слова, которых я так ждала: «Она была особенной. Мне иногда казалось, что она словно пришла к нам из другого мира».
Журналист взял интервью и у детей, причем, очевидно, в отсутствие матери.
«Мама так ужасно кричала», — сказала Мари, сестра Сисселы, которая присутствовала на месте ее гибели. Старший брат, которому исполнилось пятнадцать, сказал, что их жизнь превратилась в ад. Мать устроила в комнате Сисселы алтарь памяти из фотографий, одежды, игрушек, рисунков и записок. Членам семьи разрешалось входить туда, только сняв обувь и вымыв руки. К счастью, закрытая дверь, видимо, помешала журналистам без стыда и совести проникнуть в комнату, в газете не было фотографии алтаря.
У меня ком стоял в горле. Несчастный случай с Сиселлой произошел в среду вечером, и уже через три дня газетчики преподнесли семейную трагедию людям к воскресному завтраку. Возможно, через пару недель им начнут поступать письма с жалобами на то, что журналист пренебрег всеми этическими законами, а он, конечно же, возразит: «Но ведь она сама хотела… для нее это был способ излить скорбь, освободиться. К чему так реагировать? Нет, она не была в шоке, напротив, выглядела очень спокойной». Я с отвращением отшвырнула газету.
Удивленно посмотрев на меня, патрон перевел на нее взгляд. Увидев имя Сиселлы, он взял газету и проглядел статью. Читал он очень быстро, и через несколько секунд снова посмотрел на меня.
— Что ты на это скажешь?
— Отвратительно. Я уже привыкла ничему не удивляться, но от этой статьи меня тошнит. Такое ощущение, будто из любого человеческого горя стремятся извлечь прибыль, и всем плевать на последствия. А ведь мать Сиселлы говорит, что хочет последовать за дочерью, то есть готова покончить с собой. Но ей никто не позвонит, чтобы помочь, разве что лже-экстрасенсы, которые за большие деньги предложат пообщаться с духом покойной или что-нибудь в таком духе. Разве тебя это не трогает? Ведь это напрямую связано с твоей работой. Кто несет ответственность за последствия?
Патрон вздохнул и взял мои руки в свои. Это уже вошло у него в привычку, а мне напомнило о минувшей ночи.
— Ты опять предлагаешь, чтобы мы управляли жизнью людей и решали за них, что им делать. Так не будет. По крайней мере, пока. Я могу решить, как и когда человеку умереть, но не могу указать родственникам, как им страдать. Если мать девочки говорит газетчикам, что хочет умереть, это свидетельствует лишь о том, что она вряд ли на это отважится, уж поверь моему опыту.
— Ее лишат родительских прав?
Патрон снова вздохнул.
— Эрика, ты не можешь контролировать все. И я тоже. Я всего-навсего Смерть. Не больше и не меньше. Жизнь в мою компетенцию не входит. Вы, люди, сами должны решать, как вам жить. И вы так и поступаете. Эта статья — лучшее тому подтверждение.
Вероятно, он был прав. Я подлила себе кофе, на этот раз обычный, но тоже вкусный, и рассказала патрону о том, как провела вечер в доме Мартина и Биргитты. Я упомянула и про новости о Габриэлле, и про выходки Арвида, и про реакцию своих друзей на «самоубийство» Эйнара Салена. Потом снова спросила, не сочтут ли меня причастной к смерти Габриэллы, и патрон успокоил меня:
— Одеяние делает нас невидимками. Вскрытие не выявит ничего, что указывало бы на убийство. Врачи дадут заключение о том, что смерть Габриэллы наступила в результате укуса осы. Ты сама это видела.
А Мартину вполне достоверно объяснила, почему находилась там в тот день. Не дергайся, Эрика. Доверься мне. Как прошлой ночью.
Его слова произвели эффект контрастного душа: меня бросило сначала в жар, потом в холод, и я поспешно сменила тему, пересказав патрону вчерашний разговор о рекламе генетических исследований. Я добавила, что Мартину и Эйре идея ролика понравилась, хотя у них есть сомнения по поводу образа смерти. В любом случае, Мартин согласился сделать пробы, и я с гордостью сообщила, что предложила патрона на роль Смерти под именем знакомого актера Джона. Он наморщил лоб.
— Джон? Почему именно Джон? Это имя напоминает мне одного излишне амбициозного проповедника, по сравнению с которым нормальные люди выглядят ленивыми и никчемными.
— Думаешь, у меня было время выбирать тебе псевдоним? Я произнесла первое пришедшее в голову имя. Удивительно, что мне вообще удалось столько наврать, и мне поверили. Ты же хотел сняться в ролике, верно?
— Ладно-ладно. Я горжусь тобой, Эрика. Тебя едва не обвинили в убийстве, но ты доказала, что учишься думать и действовать хладнокровно. Это большой прогресс! Во время нашей первой встречи ты была похожа на мышку, робко высунувшуюся из норки.
Напоминание о том, в каком состоянии я была в ту ночь, задело меня. Ни за что на свете не соглашусь снова пережить ощущение полного одиночества, которое испытывала после того, как от меня ушел Том. Эти мысли прервал звонок в дверь. Мы с патроном удивленно переглянулись. Мы никуда не собирались в ближайшее время выходить и оба были в домашних халатах: я — с узором из подсолнухов, он — в черном махровом, который извлек откуда-то из глубин своего саквояжа. Было уже одиннадцать — но для воскресного визита все-таки рановато. С другой стороны, за дверью может стоять какой-нибудь свидетель Иеговы или продавец пылесосов. Или просто кто-то ошибся адресом.
Меня ждало ни то, ни другое. Открыв дверь, я увидела женщину: светловолосую, лет пятидесяти, с короткой стрижкой и несколькими дырками в ушах. Я застыла на месте: она как две капли воды походила на женщину с портрета, который я вчера поставила на мольберт вместо своего в ателье Салена. За одним только исключением: на этот раз блондинка была одета. Она протянула мне руку.
— Лена Россеус. Комиссар уголовной полиции. Извините, что беспокоим вас воскресным утром, но дело не терпит отлагательств. Многие не верят, что мы работаем и в выходные, и по ночам, но, как видите, приходится. Разрешите нам войти?
Это был не вопрос, а скорее вежливый приказ. Только когда гостья произнесла «нам», я заметила, что она не одна. За ее спиной стоял мужчина. Теперь он вышел вперед и пожал мне руку. Это был Ханс Нурдшо, врач, я сразу узнала его по карим глазам.
Пискнув: «Входите», я отступила в сторону и взмолилась, чтобы патрон каким-нибудь чудесным способом испарился из моей кухни. Я лихорадочно пыталась вспомнить, кто из нас пользовался одеянием в последний раз и остались ли на нем следы крови. Краем глаза я увидела, что оно висит в прихожей, и, хотя с виду оно выглядело чистым, запаниковала. Придется использовать весь свой мизерный актерский талант, чтобы выйти сухой из воды.
Я поспешно предложила гостям снять плащи и повесила их поверх одеяния. Потом проводила их в гостиную, где Ханс тут же прошел к голубому креслу. Лена Россеус села на диван и поставила на пол потертый портфель. В другой ситуации я попросила бы разрешения одеться, но сейчас не решилась оставить их одних в комнате: вдруг они начали бы там что-то искать. Пришлось вести разговор в домашнем халате, и это не придавало мне уверенности. Я вежливо предложила кофе, но они отказались, причем Ханс Нурдшо сделал это с явным сожалением. Видимо, при Лене он не осмеливался принять подобное предложение, и я его отлично понимала: у комиссара был весьма грозный вид.
— Вы, вероятно, гадаете, зачем мы пришли.
Я снова не услышала в ее словах вопросительной интонации.
— Прежде всего, мы хотели бы сообщить вам, что вскрытие тела Малькольма Эйдеро не выявило ничего подозрительного. Причина смерти — инфаркт. Но доктор Нурдшо сообщил мне, что вы рассказывали, как вам в дверь позвонил странный субъект, одетый в костюм смерти и представившийся Смертью. Это
