Сентябрьская ночь была теплой даже в четыре утра. Наши цветы на балконе — белые и розовые маргаритки — все еще цвели, несмотря на осень. От них даже пахло зеленью — очень успокаивающе. Я облокотилась о перила и глубоко вздохнула.
И тут почувствовала, что я не одна и за мной наблюдают. Подняв глаза, увидела Малькольма. Видимо, ему тоже не спалось. Малькольм — это наш сосед, он жил двумя этажами выше в угловой квартире, так что мы прекрасно видели друг друга с балкона. Малькольм перехватил мой взгляд, но не помахал мне. Просто стоял и смотрел. Он всегда ведет себя так при встрече. Стоит и смотрит. Несколько секунд мы не сводили друг с друга глаз, словно связанные невидимой нитью, потом Малькольм разорвал ее: ушел с балкона и захлопнул дверь.
Малькольма считали кем-то вроде юродивого. Его не признали настолько серьезно больным, чтобы назначить особое лечение или запереть в психушке, но вместе с тем и нормальным он не был. У него было полно фобий. Кое-какие он придумал сам, чтобы жизнь не казалась такой скучной. Например, всегда надевал резиновые перчатки, открывая и закрывая дверь, но снимал их при встрече с соседями. Еще ему нравилось вставать на одну ступеньку лицом вперед, а на следующую — спиной, так что со стороны это выглядело как безумный менуэт.
Пару месяцев назад соседи снизу обнаружили на потолке влажные пятна и спросили Малькольма, не протекают ли у него трубы. Он это отрицал, но, поскольку пятна не исчезали, соседи потребовали, чтобы комиссия проверила его квартиру. Там обнаружили комнату, до потолка забитую мешками с мусором, тогда как все остальные помещения блистали чистотой.
Малькольм просто-напросто устроил в этой комнате личную помойку и ставил туда черные пластиковые аккуратно завязанные мешки с мусором, один на другой. Когда открывалась дверь, в нос бил мерзкий запах, ибо содержимое мешков постепенно гнило и разлагалось. Оттого и появились пятна на потолке у соседей.
Квартиру продезинфицировали на средства коммуны, но Малькольм продолжал жить так же, как раньше, сочетая стерильную чистоту квартиры с помойкой в одной из комнат. Новое медицинское обследование опять не усмотрело в этом болезни, так что, вероятно, через какое-то время на потолке у соседей снова появятся пятна.
Как-то раз, сортируя мусор на пластиковые и бумажные отходы и пытаясь втиснуть мешки в переполненные контейнеры, я подумала, что Малькольм нашел идеальное решение проблемы, предоставив государству заняться его помоями и вернуть таким образом уплаченные налоги. Подобная изобретательность внушала уважение, поэтому я всегда приветливо здоровалась с Малькольмом на лестнице, если, конечно, он не стоял ко мне спиной. Он столь же радостно отвечал на мое приветствие, но при этом полностью игнорировал Тома, видимо, чувствуя, что тот недолюбливает людей со странностями, которые мешают нормальной и здоровой жизни.
Малькольм, очевидно, отправился спать, и я решила сделать то же самое. Теплые стены спальни радушно приняли меня. Плюшевый мишка грустно смотрел с подушки. Я рухнула в кровать и через секунду погрузилась в болезненное состояние, которое врачи при других обстоятельствах назвали бы сном.
Я проснулась через час — вся в поту. Промокло все: подушка, одеяло, матрас, белье, в котором я легла, сняв только брюки и блузку. Я худая, как скелет, поэтому постоянно мерзну. Может, это послужит утешением женщинам, воспринимающим как личное оскорбление мою способность есть все, что угодно, не опасаясь набрать лишний вес.
Температурный баланс обычно устанавливался ночью, когда я всем телом прижималась к живительному теплу Тома.
Но разбудили меня не влажные простыни, а звонок в дверь. Я снова услышала его. Три сигнала. Вера, надежда, любовь. Уверенная, что это Том, я даже не подумала о возможности другого варианта. С раскалывающейся от боли головой бросилась к входной двери и распахнула ее. За дверью стоял тот, кто называл себя Смертью.
Он был точно таким, каким его изображают на картинах или на театральной сцене. Черный балахон до пят, перевязанный на талии веревкой. На голове — капюшон, но, несмотря на это, я отчетливо видела его лицо. С проседью в длинных темных волосах, слегка загорелое, словно он недавно работал в саду, чуть тронутое морщинами. Глаза светлые, серо-зеленые. На вид лет пятидесяти. Ботинки темные и тщательно вычищенные. К стене он прислонил остро наточенную косу.
Он посмотрел на меня с удивлением.
— Я ищу Малькольма. Он здесь?
До сих пор не понимаю, почему тогда не захлопнула дверь и не позвонила в полицию. Почему открыла дверь психу, да еще вооруженному, и даже не испугалась? Почему стояла там с единственной мыслью в голове: «Ага, вот Смерть и пришла ко мне». Может, потому что голова раскалывалась и мне было так плохо, что я забыла не только о страхе, но и обо всех других ощущениях?
— Малькольма здесь нет. Он живет двумя этажами выше, слева, — ответила я сдавленно клеклым, словно тесто, голосом.
Гость достал из кармана портативный компьютер и начал что-то набирать на клавиатуре. Это был самый маленький из виденных мною компьютеров. Поиск информации занял ровно секунду.
— Ты права. Двумя этажами выше. Извини, такое случается со мной крайне редко, но это была очень трудная ночь. Сплошной хаос. Даже я старею. Нет, я пришел не к тебе, Эрика. У тебя, по моим данным, еще много времени. Очень много.
Он посмотрел на меня с возрастающим интересом.
— Хотя, судя по твоему виду, можно и вправду решить, что тебе пора. Понимаю, в сложившихся обстоятельствах это нелегко, но прошу тебя, не пей больше и не делай глупостей. Я не дежурю сегодня ночью, а квота на неожиданные смерти на эту неделю уже исчерпана. Прощай. Был рад познакомиться. Наша встреча — самое приятное из того, что случилось со мной за всю ночь. А сейчас иди, ложись спать.
Он повернулся, пошел вверх по лестнице и скоро исчез из виду. Только когда дверь захлопнулась, я пришла в себя. Бросилась к телефону и набрала номер Малькольма. Раздались длинные гудки. Первый, второй, третий, четвертый… Никто не брал трубку. Вообще-то я и не ждала ответа.
Но мой разум уже включился и требовал незамедлительных действий. Малькольм не совсем нормален.
Для него вполне естественно общаться с самыми странными людьми. Если сам он не расставался с резиновыми перчатками, почему бы его друзьям не носить с собой косы? Да запросто. К тому же этот ряженый не показался мне опасным.
Я пошла в кухню и, заварив себе чашку зеленого чая, выпила его в постели. Белье так и не высохло, но я достала из шкафа махровое полотенце и постелила ее поверх простыни. Не могу же я нести ответственность за всех психов в городе! А в полиции, услышав про Смерть, меня просто поднимут на смех. Пусть люди сами заботятся о себе.
Я укрылась одеялом с головой и скоро уснула как убитая.
Когда я проснулась, насквозь мокрым было уже и полотенце. Яркое солнце за окном свидетельствовало о том, что спала я довольно долго. Взглянув на часы, я испытала первый за тот день шок. Было двенадцать. Это непростительно! Я никогда не позволяла себе столько спать. Хотя я сова и люблю повеселиться допоздна, но придерживаюсь жесткой самодисциплины. Встаю рано утром. Всегда. Видимо, вчера я действительно перебрала.
Усилия, которые понадобились мне, чтобы подняться с постели и доплестись до ванной, были достойны олимпийской медали. В комнате пахло мылом и порошком. Я вспомнила ночную нервозную уборку. Все вокруг сияло чистотой, словно Тома здесь никогда и не было. Оказывается, я даже тщательно стряхнула остатки волос с полки, где раньше лежал его бритвенный станок.
А вот сама я выглядела скверно. Волосы взлохмачены, лицо отекло, губы пересохли. Я открыла воду и встала под ледяной душ: только это приводит меня в чувство по утрам. Волосы подождут. Сначала — чистая футболка и завтрак. Я снова заварила зеленый чай, и, слава богу, желудок отреагировал нормально. Как и на тосты. Я заглянула в холодильник — Том ничего из еды не взял.
Мне нужно было пережить этот день, но я пока еще не знала как. Позвонить Тому на работу? Он ведь
