ждет меня дома. Патрон обещал баранину — значит, будет горячий ужин. А потом его руки, которые еще недавно нежно ласкали темную кожу, будут не менее нежно ласкать мою, белую.
Я так устала, что рука моя дрожала, вставляя ключ в замочную скважину. Внезапно я испугалась: а вдруг патрона, такого теплого и уютного, не будет дома, или он поймет по моему виду, что сегодня что-то случилось. Я не собиралась устраивать ему допрос, чтобы проверить информацию, полученную от Магги. Хватит и того, что он из ее постели перебрался прямо в мою. Это причиняло боль. Хотя разве можно быть единственной для того, кто живет вечно…
Мои опасения оказались напрасны: патрон вышел из кухни, обнял меня и прошептал, что соскучился. В комнате вкусно пахло жарким. Он подтолкнул меня в кухню. Там был празднично накрыт стол. Не самый лучший момент для выяснения отношений.
— Жаркое в духовке. Будет готово минут через пятнадцать. Ты как раз вовремя. Где была? Как прошла встреча с Мартином? Ты рассказала ему, что с тобой случилось во время съемки? — забросал он меня вопросами.
Я наплела, что Мартин очень занят на работе, поэтому я зашла к Биргитте, а она напилась, поскольку у нее проблемы с Арвидом… Нет, я даже не вспоминала о том, что случилось… Вероятно, тогда у меня просто разыгралось воображение. А что делал он?
Патрон налил нам вина, мы чокнулись и сели.
— Я запланировал довольно неприятную работу, которую долго откладывал. Пожилая дама, настоящая аристократка, ей за девяносто, но она бодра и полна жизни. Я позволил ей пожить лишний год, потом еще один. Высшие силы тоже не торопились, но теперь пришел ее черед. Сердце уже едва билось, и я решил пойти туда, раз уж ты оказалась занята. Но по дороге мне позвонил Иисус и предложил выпить вместе бокал вина, так что у меня появился повод оттянуть визит к старушке. Благодаря этому она еще успеет сыграть последний раз в покер.
— Иисус? Ты встречался с Иисусом? За бокалом вина?!
— Именно так. Мы с ним редко встречаемся, так что я не мог отказать. Мы посидели пару часов в баре в Старом городе — он бывал там и раньше, — и поболтали. Иисус не в лучшей форме, и я старался подбодрить его. Но, по-моему, мне это не удалось.
— Мы говорим с тобой о том самом Иисусе? Из Библии? Иисусе из Назарета? Сыне Божием?
— Откуда такая подозрительность? — удивился патрон. — А с кем же еще? Что в этом странного?
Я расхохоталась:
— Я чуть не купилась на это с Дьяволом. Ты ведь так образно выражаешься. Только не говори мне, что Иисус тоже бродит по Стокгольму. Или наш город стал местом проведения экзистенциальной конференции? Только без ограничения движения и полицейских кордонов? Я всегда считала, что Иисус умер две тысячи лет назад. Он, конечно, воскрес, если верить Библии, но ненадолго, и потом снова исчез навсегда…
Патрон только улыбнулся.
— Мы распеваем, что Бог ходит по земле, по улицам и площадям… ты знаешь все эти песнопения… Но стоит кому-нибудь заявить, что он видел Иисуса на площади, как его немедленно объявят сумасшедшим… Но, несмотря на все это, мы верим… Верим, что Бог существует, или Иисус существует, и что он ходит по площадям и улицам, хотя…
— По-моему, ты сама не понимаешь, что говоришь. Я это и имел в виду, что он ходит по улицам и площадям. Подчеркиваю, ходит, а не порхает, как ангелы. И не только он. Будда, Мухаммед и множество других пророков ходят по улицам и продолжают делать свое дело… Во благо человечества.
Облокотившись на спинку стула, я посмотрела на патрона. Нет, он не смеялся надо мной. Напротив, был абсолютно серьезен. С точно таким же видом он говорил о Дьяволе. Но я уже не могла успокоиться. Все это было выше моего понимания.
— Так ты встречался с Иисусом? Но как же он жив до сих пор? Нет, я так больше не могу… Не могу поверить, что он… Что ему делать в Стокгольме?
— В каком смысле?
— Ну… ты ведь тоже здесь… Что вы все тут забыли?
Патрон снова улыбнулся.
— Стокгольм, конечно, не столица мира, но люди живут и умирают и здесь. Для нас с Иисусом мир — место работы, просто обычно мы трудимся на разных широтах, а когда оказываемся поблизости, встречаемся. Как сегодня. В этом нет ничего странного, Эрика. Странным было только его самочувствие.
— И что с ним?
Патрон вздохнул и поднялся со стула, чтобы проверить жаркое в духовке. Он быстро захлопнул дверцу, но аромат распространился по кухне с новой силой, и у меня потекли слюнки.
— Я редко видел Иисуса довольным, но сегодня он был в ужасном настроении. Он много говорил. О нехватке… Подожди, какое же слово он использовал… не мораль… не любовь… у него очень богатый словарный запас… Кажется, он говорил о понимании. Иисус сказал, что его работа — борьба со злом, и многие века оно не меняло свой облик, оставаясь прежним. Зато добро изменилось. Теперь это уже не два прямо противоположных полюса, так он выразился. Добрым людям стало не до хороших поступков — они слишком заняты тем, чтобы выжить. Более того, многие вообще забыли, что такое творить добро. А если пропадает интерес к доброте, пропадает и само добро. Признаюсь, это звучало мелодраматично, даже на грани патетики, но я постарался утешить его, как мог. Хотя, признаться, меня тоже иногда посещают такие мысли. Помнишь наш разговор пару дней назад? Я сказал, что нахожу людей скучными и трусливыми. Мне редко встречаются такие, кого интересует, что станется с ними после смерти. Большинство живут одним днем и не задумываются о том, что произойдет завтра. Их девиз: «После нас хоть потоп». Какая чушь! Все мы прекрасно знаем, что будет завтра, и только притворяемся, что нас это не волнует.
— Но разве не Иисус говорил людям: «Не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний день сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы»[20] ?
Патрон вздохнул.
— Да, но это не противоречит моим словам. Можно жить сегодняшним днем и одновременно строить планы на завтра. Я говорю о другом. Немного подумать о будущем никому не повредит. Скорее, наоборот. Знаю, тебе это кажется нелогичным, но именно так сказал Иисус. Наверное, он очень устал.
— И что было дальше?
— Его меланхолия передалась мне, и мы сидели вместе, заказывая бокал за бокалом. Вспоминали старые времена, беседовали… А потом он вдруг сказал то, что напугало меня больше всего.
— Что?
Патрон вынул из духовки жаркое. Разделив его на две порции, разложил их по тарелкам, добавил гарнир и изящным жестом поставил на стол. Я принялась за еду. Он тоже. Утолив голод, я продолжила расспросы. Никакое жаркое в мире не могло унять моего любопытства.
— Восхитительно! Спасибо за ужин. Так что сказал Иисус?
Патрон отложил нож и вилку, проглотил кусочек мяса и взялся за бокал.
— Он сказал… сказал, что временами наш уговор кажется ему не таким уж удачным решением. Он боится, что соглашение, достигнутое нами, да, то самое, две тысячи лет назад, было большой ошибкой. Представь, сказал он, и глаза его увлажнились, представь, что Высшие силы получили бы то, что хотели. Скольких бед нам удалось бы избежать… и мне тоже не пришлось бы страдать… Что я мог на это ответить? Ведь самое лучшее, что случилось со мной за последние тысячелетия, это ты.
«А как же Магга?» — чуть не спросила я, но вовремя прикусила язык. Думаю, с ней ему тоже было неплохо, учитывая ее фигуру.
— Что за уговор?
Патрон доел то, что оставалось у него на тарелке. Томаты и оливки сначала лежали ровными полукружьями, но в процессе еды перемешались и превратились в красно-черную массу… Смешай любовь и смерть — и получатся помои.
Он не отвечал, и я повторила вопрос. Потом еще раз. Все это время Смерть смотрел на меня очень
