выяснить. Не декларативную, а настоящую…
Мне всё равно, что и кому ты врать будешь, главное, чтобы сам понял — при новой власти лучше не будет. Не Брежнев и не Янаев к власти рвётся. Пиночет — это в самом лучшем для вас случае. Если первые дни упустить — потом ничего не сделаешь. Попервоначалу «мировое общественное мнение» вас ещё поддержать может, а если новая власть консолидируется, с кем нужно договорится, и всем мечтам о «светлом будущем» — крышка. Я, может быть, тоже наивность проявляю, но хочется верить: люди, массы людей, одни за деньги, другие от души, пока способны на историю повлиять. Вспомни, ты же должен помнить август девяносто первого!
Людмила тонко улыбалась, маленькими глотками смаковала вино, поощрительно посматривала на Воловича.
— Есть надежда, что организаторы заговора могут растеряться, потерять темп, если на улицы выйдет «очень много людей», мирно и без оружия. Чем Россия хуже, чем Тунис, Египет, Греция, да и та же супердемократическая и законопослушная Англия? Главное — чтобы демонстранты удержались от немотивированного насилия и погромов. Вот за это и будут деньги уплачены. Сколько ты из них себе возьмёшь — меня не касается. Хоть половину. Главное — чтобы работа была исполнена. Хочешь — для должной солидности с тобой Людмила пойдёт? По всем адресам. Никаких телефонов, только лично. И платить будет она. Кэшем[56]. Кому сколько скажешь.
Волович сначала подумал — какая же при её внешности солидность? Только минутой позже сообразил, что в предлагаемых обстоятельствах — та самая. Красавица, одетая без оглядки на московский стиль, как привыкла ходить по улицам Сан-Франциско, говорящая на понятном, но ломаном русском, с наплечной сумкой, доверху набитой валютой — самое то. На провокацию МГБ, да ещё в его присутствии — никак не потянет.
— Да ты, Миша, не мандражи, — неожиданно сказала Людмила. — Тебе вообще бояться нечего. Я — американка из «паранормального общества», вполне законно зарегистрированного в России. Въехала сюда по визе, подробно изложив цели своего здесь пребывания. Ответственность за меня, в том числе и финансовую, взял на себя Вадим Петрович, и частично — американское посольство. Я буду проводить «полевые эксперименты» — возможно ли только парапсихологическими методами устроить «флэш-моб» с привлечением людей, не только к подобным забавам не склонным, но придерживающимся совершенно противоположных политических взглядов. Твоя, Миша, вина, в самом худшем варианте, будет заключаться в том, что ты познакомил с сумасшедшей американкой еще несколько психов «местного разлива». А деньги? Дурак будет тот, кто в их получении признается.
У Воловича было тяжело на сердце. Слова Ляхова и его подруги не успокаивали, скорее наоборот. От такого не отмажешься ссылками на дурацкие исследования. В случае чего и на «вышку» потянет. И безотчётный миллион долларов смелости не прибавлял. Чёрта с два им успеешь попользоваться.
Надо отыгрывать назад, даже рискуя «потерять лицо». Что с того лица, не в Китае живём, а цивилизованные американцы говорят: «задница дороже».
— Но это ведь только при условии, что нас не возьмут с поличным? — задал он
— А как ты себе это представляешь? На практике? — удивился Фёст. — Скажем, через полчаса ты встречаешься с человеком, который «смотрит» за всеми футбольными фанатами. Тебя, журналиста, интересуют перспективы сезона, договорные игры, заказные драки… Убедившись, что вокруг чисто, ты делаешь «то самое предложение». Насчёт повода пусть думает товарищ, взявший у тебя деньги. После фанатов — беседа на бульваре хоть даже с самим Лимоновым. Так вот — для Лимонова персонально — сколько у него «активных штыков» есть, пусть все к компьютерам садятся и начинают народ собирать. Если он не врёт и только в Москве у него под сто тысяч сторонников — пусть выведет в пределы Садового хотя бы половину. Лозунг один: «Имперской России русского императора. Президент, мы с тобой!» За один лозунг, написанный любой краской на любом транспаранте, при условии его нахождения в городе до полудня — по сто баксов. Желающие получат рублями. Говорят же, что по Сети можно миллионные толпы на площадях собрать, хоть под пули. У нас пуль не будет, только «флеш-моб». И у ментов с омоновцами тоже «флеш- моб». Опять же как в августе девяносто первого. Если ваши не начнут первыми, их никто не тронет.
— Вадим, — по-прежнему игнорируя Людмилу, видимо надеясь, что с ней успеет пообщаться позже, сказал Волович. — Я успел понять почти всё. Выпьешь ещё?
— Запросто, — согласился Вадим, — вот тебе бы не помешало чуть тормознуть. Пьянка форс-мажором не считается.
— Пустяк. При моём организме… Я за обедом под хорошую закусь пол-литра потребляю и за руль сажусь.
— Дело хозяйское, то-то в Москве ближе ста километров и места на приличном кладбище не найти, а совсем недавно всех желающих на Новодевичьем хоронили…
— Ты всегда как скажешь, — покривился Волович. Опрокинул стопку, принялся разделывать лобстера, каковое искусство Фёст так и не постиг.
— Ну скажи ты мне, наконец, правду. Я же не поп Гапон, меня «втёмную играть не надо». В чём тут фишка? Ты же не «цветную революцию», в натуре, затеваешь? Не выйдет в России. Сутки-двое мордобоя в столице, за это время серьёзные люди, не отвлекаясь, решат свои дела, а потом, как всегда, приедут мрачные ребята на грязных БТРах из Вологды или даже Ростова. Их не сагитируешь, хоть вся демократическая тусовка цепью под колёса станет. Почему я эту страну так ненавижу — ничего в ней невозможно! В Тунисе можно, в Египте, в Пакистане…
Волович выругался. Вадим с Людмилой переглянулись.
— Не нравится он мне, — сказала Вяземская, тоже как бы игнорируя смотрящего ей в глаза Воловича. — Давай ему билет в Исламабад купим, и пусть он там свободу слова среди трудящихся Востока насаждает… Вот уж где никакого застоя и предсказуемых выборов!
— Нет, ну вы, ребята, прямо шуток не понимаете. Вот я — понимаю. Поэтому считаем, что все вволю пошутили и тему пора закрывать. Ни на что подобное я никогда не подпишусь. Вы бы себя со стороны послушали — ну, чистый бред. Даже с позиций элементарной логики, если политику в стороне оставить. Если у вас действительно лишний миллион имеется — потратьте его с большим толком. Можете мне грант выписать, я вашу контору во всех СМИ пропагандировать буду, на высоком художественном уровне…
Видно, что он явно доволен. Нашёл в себе силы сказать всё, что хотел, и даже с юмором, не показав себя банальным трусом. Не сошлись во мнениях насчёт методов политической борьбы — всего лишь!
— Я, собственно, ничего другого и не ждал, — совершенно спокойно сказал Вяземской Фёст. — Это только в статейках легко и приятно писать о неизбежности беспощадной борьбы с прогнившей антинародной властью. Одним словом — очередная нечаевщина, словно даже в средней школе историю не учил. А ещё вернее расчёт, что на его пассионарные призывы никто не откликнется, и можно будет продолжать прежнее уютное существование.
В это время Людмила отошла к окну, позвонить Герте.
— У наших пока всё нормально, доехали, — сообщила она, вернувшись. — «Помощников» по пути подобрали. Нас поторапливают. Мы были правы, что-то готовится. Президент сказал, что телефоны у него звонили раз десять, всякие, и с первой АТС, и со второй. И сотовые разрываются. Хорошо, на этот раз ему характера хватило, ни разу не взял и помощников не принимает.
Фёст представил, каково Президенту было кругами ходить по своим апартаментам и ждать, поглядывая на коллекционные ружья и винтовки в полированных шкафах. Ждать, надеяться, что помощь придёт вовремя и всё разъяснится. Никак он не мог не думать о судьбах Альенде, Хафизуллы Амина, Горбачёва, Наджибуллы, тоже преданных ближайшим окружением, а Михаил Сергеевич — даже и телохранителями.
Но раз сумел до сих пор продержаться, значит, через полчаса и с остальным проблем не будет. Предугадать бы теперь следующий шаг заговорщиков. Приезд на дачу Контрразведчика и Журналиста их едва ли напугает, скорее обрадует. Все птички сами собрались в одной клетке. А Герту вполне могут принять за Вяземскую, вряд ли вообразят, что Журналист, вырвавшись из кольца чекистов с помощью одной женщины, кинется на президентскую дачу уже с другой.
— Значит, и нам пора, — сказал Фёст, вставая. — Ну, стременную… — налил всем «по крайней» рюмке, недопитую бутылку коньяка сунул в карман. — Ты с нами поедешь, Миша, — без вопроса, вполне
