– Садитесь, рассказывайте… – не слишком радушно предложил прокурор. Да и понятное дело. Только задремал – и разбудили. Многие такое плохо переносят. Был он, по ночному времени, причесан на скорую руку, из-под длинного вельветового халата выглядывали полосатые пижамные брюки и шлепанцы на босу ногу.
Ляхов сел, дисциплинированно дождался, пока прокурор ему нальет на три пальца в тяжелый, как артиллерийская гильза, стакан. Выпить в человеческой обстановке ему очень хотелось, ибо, как говорил персонаж одного из популярных в детстве романов, «он устал сражаться с убийцами».
Потягивая очень неплохое виски, плавно оттаивая душой, он предоставил Майе рассказывать обо всем, что случилось, в собственной интерпретации, справедливо полагая, что это было в куда большей степени их дело, нежели его.
Отец, посылая дочь в разведку, обязан предвидеть, во что это может вылиться.
Отдыхать в глубоком кресле было невероятно приятно, тем более что до сих пор он еще не пришел к убеждению, что все, вопреки первому впечатлению, закончилось вполне благополучно.
Он даже, кажется, ухитрился слегка задремать.
– Что, Вадим Петрович, так и было? – разбудил его голос прокурора.
– Ага! Совершенно так.
Хотел было уточнить, что конкретно подразумевает Бельский под словом «так», но вспомнил историю из мемуаров адмирала Исакова.
Кажется, в 1920 году для офицеров Черноморского флота были организованы курсы повышения оперативного мастерства. Один из штурманов, продремав в кают-компании «Императрицы Елизаветы» весь доклад представителя Главморштаба, посвященный животрепещущей теме прорыва «Гебена» в Черное море, грамотно проснулся от аплодисментов аудитории. Услышал благодушный голос докладчика: «Вопросы будут?» – и одновременно увидел устремленный на себя суровый взгляд командира линкора. Не полностью «войдя в меридиан», решил проявить активность.
Мол, не спал я вовсе, а просто внимал, погрузившись в себя, глубокой военно-морской мысли. Огляделся растерянно, увидел на грифельной доске плакатик с темой и схемами и ляпнул от души: «А вот хотелось бы уточнить, господин капитан первого ранга, а прорвался все же «Гебен» в Черное море?»
Кают-компания обмерла, не зная, хохотать или стонать, а командир спокойно пожал руку ошарашенному лектору: «Спасибо за содержательное выступление. А лейтенанту я лично отвечу. У меня в каюте после развода».
Так вот в такой роли Ляхов оказаться не хотел.
– Так как же вы сумели столь быстро сориентироваться? Ей-богу, я готов фуражку перед вами снять, если б она на мне сейчас была. Отдых, ресторан, случайно взглянувший на вас мой сотрудник – и вы сразу все поняли? При всем моем опыте – удивляюсь!
– Простите, ваше превосходительство, я и сам не могу этого объяснить. Интуиция, наверное… – Вадим, после хорошей порции виски ощутивший душевный подъем, сказал то, что в другой ситуации говорить бы не стал. – Оно, конечно, и ваш сотрудник – человек неподготовленный. Что за дело – идти на решительную акцию и излучать вокруг себя агрессию в сто киловатт. Пялясь при этом на клиента желтыми от злобы глазами. Как вы их там у себя воспитываете?
Грубо, конечно, получилось, и в то же время смешно, что после его слов Бельский ощутил перед ним бы даже и вину.
Ему бы еще склонить седеющую голову: «Ну, что поделаешь, недорабатываем с кадрами!»
Сказал же прокурор совсем другое:
– Майя изложила вам то, о чем я просил?
– Попыталась, но не все успела. Однако основной смысл я понял.
– Вот и хорошо. Во-первых, примите мою благодарность за все… За дочь, за Герасимова. А во-вторых – сами видите, оснований поговорить начистоту у нас становится все больше и больше.
Ляхов привычным жестом пожал плечами. В смысле – вам виднее. О том, что сейчас ему будет говорить Бельский, он тоже знал заранее. Не дословно, но по смыслу.
Вообще, другой на месте Василия Кирилловича начал бы ахать и возмущаться, какой, мол, сволочью оказался надежный (а как же?) сотрудник, и выражать прочие интеллигентские эмоции, как бы отводя от себя вину перед человеком, от которого решение его участи почти и не зависело.
Но Бельский так поступать не станет, хотя и представляет, какие неприятности по службе его ждут в ближайшем будущем. А может быть, именно поэтому.
Так примерно и вышло.
А Майя сидела напротив, напряженно сцепив пальцы. Кажется, ее очень волновал исход беседы отца с другом. И неизвестно, по политическим причинам или же по личным.
– Я бы, господин полковник, хотел, чтобы вы знали: никаких специальных пристрастий у меня нет. Должность и вытекающие из нее обязанности – это само собой. Но в принципе… Готов примириться с любым государственным устройством, при котором лучше будет России. Вы меня поняли?
– Чего ж не понять? Тут мы с вами абсолютные единомышленники. Правительства и даже означенные устройства приходят и уходят, а Россия остается.
Ничего странного в поведении прокурора Вадим не видел. Так себя и должен вести нормальный мыслящий человек, если намечаются в стране политические катаклизмы. Благородство и абстрактно понимаемый долг требуют одного, здравомыслие и рационализм – совсем другого.
Действительно, не нынешнему же премьеру с его кабинетом служить, живота не щадя. Исполнять за жалованье положенные функции – обязательно, пока…
Пока не встанет обычный русский вопрос: «А делать-то что?!» К повседневной, мирной службе этот экзистенциальный вопрос отношения не имеет. А если появляется выбор? Человеку-то уже шестой десяток,
