Разумеется, это вызывало в Петрограде нескрываемое раздражение и соответствующие реакции.
Тарханов уже сталкивался с моментами, когда государственная контрразведка охотилась на спецназовцев князя с не меньшим азартом, чем на настоящих преступников, стоило им только засветиться на «чужой» территории.
Соответственно, и отдел спецопераций, которым уже две недели руководил Тарханов, и «печенеги», составляющие его ударную силу, отвечали коллегам тем же.
Вот почему, собственно, Сергей так стремительно убыл из Пятигорска, прихватив с собой пленника. В противном случае он вполне мог оказаться на положении подозреваемого, а то и обвиняемого. В чем угодно – в незаконном ношении оружия, а главное – его применении, в самоуправстве, да хоть бандитизме, наконец, если подвести под это определение акцию по захвату и вывозу в Москву профессора Маштакова.
А из второй столицы, как в свое время с Дона, – «выдачи нет».
– Хорошо, тут мы их сделали. Теперь – дальше, – выпустив пар, сказал Чекменев. – Мне вчера Розенцвейг насчет вашей беседы с «Кулибиным» излагал, принципов действия «Гнева» и еще какого-то эпизода с тобой лично. Я не все понял.
Что Розенцвейг мог своему старому приятелю и коллеге сюжет и фабулу оперативного мероприятия изложить так, чтобы тот не понял, Сергей не поверил. А если бы даже такое паче чаяния случилось, то Чекменев заставил бы его десять раз повторять, пока не вник бы в суть вопроса.
Значит, опять желает выслушать иную трактовку и составить собственное мнение.
Что ж, можно, скрывать ему нечего, только сам он, наверное, из рассуждений Маштакова понял как бы не меньше, чем израильский разведчик.
У того и жизненного опыта на десять с лишним лет побольше, и образование инженерное или физическое имеется, раз именно ему историей с «Гневом Аллаха» заниматься поручили.
Вадим, тот сразу начал конструировать какие-то свои гипотезы, вон, догадался, как углубить и расширить его воспоминания о визите в другой мир, самому же Тарханову все это казалось если не ерундой, то такой же трудно постигаемой вещью, как, скажем, математический анализ или, прости господи, топология.
Он как-то пролистал подобную книжку. Четыре страницы букв, цифр и символов, потом одна- единственная доступная фраза: «Из чего с очевидностью следует…».
Ага, с очевидностью!
Сергей пересказал Чекменеву все, что запомнил и понял, но от собственных трактовок воздержался.
Счел нужным только добавить, что, по мнению Ляхова, мир, в котором он оказался, расположен где-то после 1968 года, поскольку последний «орден комсомола» датирован именно этим годом и связан, очевидно, с пятидесятилетием успешного, в том варианте, большевистского переворота.
– Допустим, допустим, – хмыкнул Чекменев. – Интересно бы было посмотреть. Вдруг да удастся и из этого какую ни есть пользу извлечь. Ладно, побеседуем еще и с профессором, и с твоим приятелем. Не ошиблись мы с ним, в очередной раз убеждаюсь.
– Да уж. Они там не только машинку для допросов изобрели, там и еще что-то намечается…
– В плане прокурорской дочки?
– Дочка и сам папаша – другая статья. Хотя Вадим их уже практически перевербовал.
Они с доктором еще одну штуку дорабатывают. Я так понимаю, для составления психологической карты личности. Якобы может заменить отдел внутренней безопасности и управление кадров в одном лице.
– Вот что делается. Сплошные Кулибины, куда ни плюнь. Так, может, нам Ляхова к себе взять? Должность ему придумаем…
Сергею неосведомленность Чекменева в сути открытий и изобретений Бубнова и Ляхова показалась несколько утрированной. Если уж он распорядился перевести лабораторию Максима на остров, значит, вник и оценил.
Что же касается их разговора в автобусе с Маштаковым, Тарханов был уверен, что Розенцвейг вел его магнитофонную запись. Не такой Григорий Львович человек, чтобы полагаться исключительно на память.
Касательно же вопроса о дальнейшей судьбе Ляхова он ответил категорически:
– Не считаю полезным. Пусть учится дальше. Там от него толку больше будет, особенно исходя из его нынешних знакомств. А нештатно мы с ним и так работаем.
– Тебе виднее. Я его как раз к твоему отделу думал прикрепить. А ты на глазах растешь, капитан. Без всякой Академии дипломатом становишься.
Тарханов не стал в ответ называть его подполковником, хотя их приятельские вне службы отношения такое допускали и в первый момент очень захотелось. Но – вовремя одумался. Что толку? Лучше уж так, кивнуть, принять за обычное панибратство. Или шутку старшего товарища.
Потом же видно будет, «кто кого распнет», как писал в набросках к так и не написанному роману некий Илья Файнзильберг.
– Не забудь, полная распечатка допроса потребуется мне через два часа максимум, – свернул Чекменев аудиенцию. – Князю буду докладывать. Поторопи своих ребят. А на будущее – твой кабинет – напротив моего. Пойди посмотри, что там делают. Есть вопросы или предложения – не стесняйся. ХОЗУ оформит в лучшем виде. Сейчас мы на коне!
Тарханов посмотрел предназначенное ему обиталище. Поменьше, конечно, чем у Чекменева, но тоже метров в тридцать квадратных. Окна всего два, но выходят они прямо на Боровицкие ворота и мощенную брусчаткой аллею, обсаженную вековыми голубыми елями.
Недурно.
