ловили каждое движение графини; Элейн каждую секунду готова была почувствовать, как ей в спину вонзается стрела.
Но время шло, и ничего не происходило. Тишина окутывала Элейн, затягивая ее в свои невидимые сети. Казалось, весь мир затаил дыхание вместе с ней.
Наконец она добралась до рощи и скользнула в тень. Уже не в первый раз она благодарила Бога за то, что на ней было темное платье. Она остановилась возле векового дуба. За его мощным бугристым стволом без труда смогла бы спрятаться дюжина солдат. Элейн скрылась за деревом и окинула взглядом только что пройденный путь. Прижав ладони к теплой шершавой коре, она почувствовала облегчение. Пульс эхом отдавался у нее в висках, а вокруг все будто вымерло. Лес опустел, но беспокойство не отступало. Что-то пряталось в этой размытой зеленой дали. И это был не человек.
– Эинион? – прошептала Элейн. Она почувствовала, как капля холодного пота сползла между ее лопаток. Напрягая глаза, она всматривалась в пятнистые тени. Эта новая, невидимая угроза вселяла куда больше страха, чем полчища королевских солдат.
Как Эинион мог оказаться здесь, так далеко от Уэльса? Почему он последовал за ней? Элейн чувствовала, что он словно окружил ее и в отчаянии бьется о стену тишины, которая их разделяет. Она ощущала его тревогу, смятение, беззвучный крик, желание быть услышанным.
– Что случилось? – тихо спросила она охрипшим от страха голосом. – Что случилось? Скажи мне!
Только тишина жаркого дня возвращала эхом ее слова. Она склонила голову, и ее лоб ощутил тепло и силу старого дерева.
«Огонь, смотри в огонь».
Элейн не могла понять, откуда доносились эти слова. То ли они звучали у нее в голове, то ли она слышала их. Она облизнула пересохшие губы и постаралась успокоиться.
«Огонь, смотри в огонь».
Прошло много времени с тех пор, как она в последний раз пыталась разглядеть картины в огне. Тогда языки пламени, причудливо переплетаясь, показали ей постель ее больного отца. Но ей не удалось увидеть ни его чудесное выздоровление, ни смерть Джона. Не было даже намека на то, что ей и Джону так недолго суждено было прожить вместе, что он не оставит наследника. Все, что Эинион сказал ей, оказалось ложью. Она никогда не станет матерью королей. И что же теперь ему было нужно? Признаться, что он совершил ошибку?
– Я знаю, ты был не прав! – крикнула она. – Ты был не прав насчет Шотландии. Ведь Джон умер! – Ее глаза наполнились слезами. – Он мертв! Он никогда не будет королем Шотландии!
«Смотри в огонь…»
– Когда я смотрю в огонь, я ничего не вижу. Я не понимаю.
«Смотри в огонь…»
У Элейн дрожали руки, в отчаянии она огляделась по сторонам. Ее дыхание превратилось в болезненный хрип, рвавшийся из груди. Она понимала, что ей придется подчиниться голосу. У нее не было сил бороться с этой непостижимой силой, ворвавшейся в тишину лесов. Кроме того, слишком сильным было желание узнать, что этот неведомый голос так отчаянно пытается ей сообщить.
Медленно, будто во сне, она двинулась к той поляне, где оставила лошадей. Ослабевшие от жары, они дремали, склонив головы и закрыв глаза. Они даже не шевельнулись, когда Элейн приблизилась к ним. Она опустилась на колени и отыскала в кустах узелки с вещами. Покопавшись в пожитках Лунед, она нашла кремень и железо. На другом краю луга она расчистила место для костра и вырыла в сухой пыльной земле небольшую ямку. Туда она сложила наспех собранные куски березовой коры, душистые листья, хрупкий лишайник и немного засохшего летом мха. Тщательно уложив все это, она изялась за огниво. Руки Элейн дрожали, пальцы отказывались слушаться, но через несколько минут тонкая струйка дыма поползла вверх, тая в знойном воздухе. Потом появилось слабое пламя. Элейн отбросила в сторону огниво, сомкнула ладони и принялась осторожно раздувать огонь.
Прошло достаточно времени, прежде чем костер как следует разгорелся. Ровное сияние, питаемое кусками трухлявой древесины, окутанное душистым дымом сухих листьев, выплеснулось на серые комья земли.
«Сумасшедшая, конечно, сумасшедшая, – думала Элейн. – Что я делаю? Разжигаю костер по приказу привидения!»
Она боялась, как бы дым не привлек внимания людей, идущих по дороге. Прошло много времени, прежде чем она смогла разглядеть что-либо сквозь жар тлеющих углей. Глаза се покраснели от дыма, голова кружилась; она ощущала над рощей чье-то незримое и тревожное присутствие. И вот они появились, трепещущие, неясные: лошади, несущиеся сквозь дым. Элейн увидела, как в руке всадника блеснул меч. Знамена развевались на ветру, но гербы на них невозможно было разглядеть. Она прищурилась и еще сильнее наклонилась вперед.
– Покажи мне, – прошептала она. – Покажи мне! Я жду!
Она протянула руку вперед, прямо в огонь, словно хотела разогнать дым. Отрешенно она смотрела, как голубоватые языки пламени подбирались к ее пальцам. Элейн не чувствовала боли. Огонь лизал ее ладони, такой дружелюбный, понимающий, близкий. Наконец в раскаленном дрожащем воздухе показалось лицо. Худое, почти лишенное плоти, оно было обрамлено седыми волосами, такими же непослушными, как поднимающийся над костром вихрь дыма. Он протянул Элейн свою костлявую руку и начал говорить. Она напряженно вслушивалась в тишину, ее разум проникал сквозь дым, стараясь понять…
В это время на лужайке появилась Лунед. В руках она несла тяжелый мешок. Элейн стояла на коленях, повернувшись к ней спиной. Она склонилась над небольшим костром, широко раскрыв пустые глаза, держа руку над самыми углями. Лунед не видела того, что так внимательно разглядывала Элейн. Она бросилась к графине.
– Прекратите немедленно! – закричала она, оттаскивая Элейн от огня. – Что вы делаете? Вы с ума сошли! Пресвятая Дева Мария, вы только посмотрите на свою руку! Вы же горите! – Недоумение отразилось на лице Элейн. Она не понимала, где она находится, кто эта девушка и почему она схватила ее за руку. Постепенно туман в ее глазах рассеялся, и она ощутила мучительную боль. Застыв на месте, она взглянула на свои пальцы. Кожа на руке покраснела и покрылась волдырями.
– Скорее опустите руку в воду, это поможет ее остудить. Пойдемте же! – Лунед раздраженно набросилась на нее. – И о чем вы только думали, когда сунули руку в огонь?
Со стонами и причитаниями она тащила Элейн через луг. Когда они добрались до ручья, она толкнула графиню на траву у самой воды и опустила ее обожженную руку в ледяной поток. Элейн вскрикнула от боли и попыталась вырваться, но Лунед стиснула зубы и мертвой хваткой вцепилась в запястье, погрузив покрасневшую ладонь графини в холодные воды ручья.
– Не вытаскивайте руку. Нужно, чтобы огонь ушел из плоти. Ронвен научила меня этому, когда я еще ребенком споткнулась и упала в угли. Это произошло в Абере, в детской, помните?
Зубы Элейн нещадно стучали то ли от пережитого потрясения, то ли от жгучего холода горной воды.
– Ради Бога, Лунед, прояви хоть каплю сострадания. Хватит!
– Нет, нужно держать, пока из кожи не уйдет жар. – Лунед осторожно тронула пальцами один из ожогов. – Я до сих пор чувствую огонь. Подождите, пока рука остынет. Что вы там делали? – Лунед присела рядом с Элейн и вкрадчиво заглянула ей в глаза. – Вы ведь разожгли огонь не для того, чтобы согреться. И готовить вы ничего не могли.
– Это правда.
– Тогда что же?
Элейн задумчиво смотрела, как ее пальцы оставляют борозды на гладкой поверхности ручья, там, где травы склоняются к самой воде и роняют свои тяжелые соцветия в темную воду. Лунед наконец-то выпустила ее руку и присела на берег.
– Вы опять смотрели в огонь, чтобы увидеть там свое будущее?
– Возможно, – неопределенно ответила она. Не могла же она рассказать Лунед о призраке, который бродил между деревьев и шуршал листвой, о мучениях человека, который давно умер, но так и не смог сказать того, что хотел. Отзвуки будущего вихрем кружились в ее голове, принося с собой стаи невысказанных загадок и предположений.
