– Хуже всего, что я этого не знал... не сознавал...
– И я долго не сознавала.
– А теперь ты счастлива?
Ему было необходимо это знать, для собственного спокойствия. Сара перевернула их жизнь вверх дном, но если она нашла то, чего желала, может, оно того и стоило. Кто знает...
– По-моему, да. Счастливее, чем была, во всяком случае. Но буду еще счастливее, когда достигну чего- нибудь стоящего.
– Твои достижения налицо... просто ты их не признаешь. Ты подарила мне восемнадцать великолепных лет, троих замечательных ребят. Может, этого достаточно? Может, и не стоит больше ни на что рассчитывать?
– Тебе стоит. Я в этом уверена. Скоро ты поймешь, чего хочешь, а чего нет, и я тоже пойму.
– А твой французский друг? Это то?
Олли совершенно сбивал с толку его возраст, но Сара была странной женщиной. Может, именно это ей было нужно в данный момент.
– Пока он меня устраивает. Наши отношения строятся на принципах экзистенциализма.
Оливер снова усмехнулся. Он уже слышал от нее такое, очень-очень давно.
– Ты говоришь, как когда-то, когда жила в Сохо. Проверь, идешь ли ты в самом деле вперед, а не назад. Назад идти нельзя, Сарри. Толку не будет.
– Я знаю. Поэтому я и не приезжала домой. Теперь Олли понял, правда, легче от этого не стало.
– Ты хочешь, чтобы я подал на развод?
Он впервые ее об этом спросил без обиняков и впервые почувствовал, что сердце бьется ровно и не собирается разорваться от этих слов. Вероятно, наконец он был внутренне готов.
– Когда у тебя будет время. Я не спешу.
– Я сожалею, дорогая...
Олли чувствовал, что слезы жгут ему глаза.
– Не стоит.
Потом она пожелала ему спокойной ночи, и Оливер остался наедине со своими воспоминаниями, печалями и фантазиями по поводу Жан-Пьера... Везучий ублюдок...
Сэм в ту ночь опять забрался в отцовскую кровать, впервые после переезда в Нью-Йорк, но Оливер не возражал. Рядом с сыном ему было спокойнее.
Уик-энд они проводили в Перчесе, но Бенджамина повидать не удалось. Дети общались с друзьями, сад, посаженный Сарой, пышно цвел, поэтому у Агги была масса дел по обрезке, прополке и так далее. Утром в субботу, когда Оливер спокойно досматривал сны, зазвонил телефон.
Звонил его отец. Олли, слушая, сразу сел в кровати. Из бессвязных фраз он только понял, что мать сбил автобус и она находится снова в больнице в коматозном состоянии. Отец плакал, голос у него дрожал и срывался.
– Я сейчас приеду, папа. Когда это случилось? Несчастье произошло в это утро, в восемь часов.
Меньше чем через час Оливер был в больнице, наспех причесанный, в брюках цвета хаки и несвежей рубашке. Джордж, убитый горем, сидел в холле и, когда увидел сына, протянул к нему руки, как ребенок.
– Господи, папа, что случилось?
– Это я виноват. Ей на днях стало лучше, и я настоял, чтобы забрать ее на уик-энд.
Джордж Ватсон так тосковал по жене, ему так недоставало ее в супружеском ложе, которое они делили на протяжении почти полувека, что, когда в ее состоянии, как ему показалось, произошло улучшение, он решил, что ей будет полезно провести несколько дней дома. Врачи пытались отговорить его, но Джордж настаивал, говорил, что сможет обеспечить ей должный уход.
– Наверное, она встала, когда я еще спал. Когда я проснулся, она стояла уже совсем одетая. Мама смутилась и сказала, что идет готовить завтрак. Я подумал, что ей не повредит заняться таким знакомым делом, и разрешил. Сам встал, принял душ, побрился, а когда пришел на кухню, ее там не было. Входная дверь была открыта. Я искал ее всюду саду, в гараже, объехал соседние улицы, а потом... – Он снова зарыдал. – Я увидел «скорую помощь»... водитель автобуса сказал, что она шла прямо на него. Он нажал на тормоза, но не успел полностью затормозить. Она была чуть жива, когда ее сюда привезли, врачи не ручаются... Ох, Олли, это так, как будто я сам ее убил. Мне так безумно хотелось повернуть время вспять, представить себе, что ничего не произошло, но это, конечно же, невозможно, и вот теперь...
Мать Оливера была в отделении интенсивной терапии, и когда он ее увидел, то был потрясен. Несчастная получила тяжелые травмы головы и множество переломов. Врачи, правда, сказали, что с момента наезда она была без сознания, но это вряд ли могло служить утешением.
Отец и сын ждали в холле. В полдень Оливер настоял, чтобы отец поехал с ним в кафетерий на ленч. Каждый час они на одну-две минуты заходили в больницу, но изменений не было. К полуночи стало ясно, что их бдение бесполезно. Врачи не оставляли никаких надежд, к тому же на рассвете у нее произошел обширный инсульт. К тому времени отец давно был дома, а Оливер все ждал. Он несколько раз звонил к себе и сообщал Агги, какова ситуация. Олли хотел, чтобы она пока не говорила детям, и та объяснила, что папа уехал в город по срочным служебным делам.
Врач пришел поговорить с Оливером в шесть утра, когда тот дремал в холле. Он последний раз видел мать два часа назад. В отделении интенсивной терапии не было ни дня, ни ночи, были только яркий свет, гул аппаратуры, временами сигналы компьютеров и редкие, жалобные стоны пациентов. Но Филлис даже не шевелилась, когда сын подходил к ней.
