терзания. Им было всего десять и двенадцать, когда мы виделись в последний раз, – почти сверстники вашей Пип, – а в таком возрасте не у каждого хватит смелости сказать отцу, что он, дескать, не хочет больше его видеть. Впрочем, их нежелание писать говорит само за себя. Для меня этого было достаточно. Я все понял. И решил уйти из их жизни.
Господи, какие письма я им писал, до того как окончательно сложить оружие! Они ни разу не ответили. Я и сейчас порой им пишу, но у меня никогда не хватает смелости отослать письмо. Я не имею права давить на них, это было бы нечестно. Как-то я говорил с их матерью – она тоже считает, что так будет лучше. Салли сказала, что они счастливы и что я им не нужен. Не знаю почему. По-моему, я не сделал им ничего плохого. Почему я им не нужен? Конечно, их отчим – замечательный парень. Я и сам его люблю… вернее, любил. Мы дружили много лет, пока между нами не встала Салли. Да Бог с ними! Я ведь хотел рассказать вам о моих детях. Десять лет я живу один. Я не видел их шесть лет. Вместе с рождественской открыткой моя бывшая супруга каждый раз присылает мне их фотографии, так что я хотя бы знаю теперь, как они выглядят. То ли плакать, то ли смеяться, не знаю. Они фотографируются все вместе. И вот я получаю открытку с фотографией всех восьми детей. Его, моих и их общих. Знаете, иногда я смотрю на нее и плачу. – Мэтт смущенно отвел глаза, подумав, как много им известно друг о друге. – Теперь я стараюсь больше им не мешать. Надеюсь, они знают, чего хотят. Во всяком случае, Салли уверяет, что так и есть.
Роберту уже восемнадцать. Скоро он уедет учиться в колледж. А может, уже учится, не знаю. Живется им неплохо. Хэмишу в Окленде принадлежит крупнейшее рекламное агентство, и Салли помогает ему с делами, как когда-то помогала мне. Она очень способная. Не могу сказать, что душевная, но зато невероятно энергичная и предприимчивая. И к тому же прекрасная мать – всегда точно знает, что нужно детям. В отличие от меня. Впрочем, я им уже почти чужой. Не знаю даже, узнал бы я их, если бы увидел на улице… ужасно, правда? Это мучительнее всего. Я пытался не думать об этом. Твердил, что так лучше для них. Пару лет назад Салли написала мне: она спрашивала, не буду ли я возражать, если Хэмиш усыновит моих детей. Ее предложение чуть не прикончило меня. Не знаю… может, я действительно им не нужен, но ведь они все равно мои дети! И так будет всегда. Я сказал, что никогда не дам своего согласия. С тех пор я больше не получаю от нее писем, только открытку на Рождество. Да и до этого мы почти не общались. Мне кажется, они мечтают, чтобы я просто исчез из их жизни. Так я и сделал. Теперь я живу очень тихо. Потребовалось много лет, чтобы прийти в себя. Пережить то, что произошло между мной и Салли. А главное – потерю детей.
Слушать Мэтта было мучительно, но теперь Офелия понемногу начала узнавать его. Подобно ей самой, Мэтт потерял все, что составляло его жизнь, – дом, семью, детей, любимое дело. Как и она, он предпочел укрыться от жизни. Но у нее хотя бы была Пип! И Офелия еще раз возблагодарила судьбу, что она оставила ей дочь. Без Пип она не смогла бы жить.
– А почему вы расстались? – Она понимала, что совершает бестактность, но в той картине, что сложилась у нее в голове, ей не все оказалось понятно. К тому же если Мэтт не захочет рассказать, то не расскажет, решила она. После того как они столько поведали друг другу, между ними установилась какая-то удивительная близость, которую чувствовали они оба.
Он вздохнул, прежде чем ответить.
– Классический случай, знаете ли. Мы с Хэмишем вместе закончили школу. Потом он уехал в Окленд, а я остался в Нью-Йорке. Мы оба открыли рекламные агентства, даже наладили тесные связи. Консультировались друг с другом, посылали друг другу клиентов, обращались друг к другу за помощью. Хэмиш по нескольку раз в год наведывался сюда. Мы ездили в Окленд. Салли работала исполнительным директором, она была, так сказать, «мозговым центром» всего дела, а я – художественным директором. Мы прекрасно дополняли друг друга, агентство крепко стояло на ногах, среди наших клиентов были даже крупные корпорации. Мы с Хэмишем оставались друзьями, часто ездили в отпуск вчетвером: он с женой и я с Салли. В основном в Европу. Как-то раз даже на сафари в Ботсвану. В то роковое лето сняли шато во Франции. Мне пришлось вернуться раньше, чем мы думали, потом неожиданно умерла теща Хэмиша, и его жена спешно полетела в Окленд. Сам он остался во Франции. И Салли с детьми тоже. Не стану утомлять вас подробностями – Салли и он внезапно воспылали любовью друг к другу. Через четыре недели, вернувшись домой, она сообщила, что уходит от меня. Она по уши влюбилась в него, но они договорились проверить свои чувства. Для этого она и собиралась расстаться со мной. Сказала, что ей нужно какое-то время побыть одной. Думаю, такое часто случается. Салли сообщила, что никогда по-настоящему не любила меня, просто испытывала ко мне теплые чувства, к тому же мы были хорошей командой. А дети, дескать, появились до того, как она разобралась в себе. Это было ужасно – то, что она говорила, однако сама она, похоже, верила каждому своему слову. Видите ли, Салли не из тех людей, кого так уж сильно волнует то, что чувствуют другие. Может, поэтому в бизнесе она всегда умела добиваться своего.
Как бы там ни было, Хэмиш Вернулся домой и преподнес ту же новость своей жене Маргарет. Остальное уже принадлежит истории. Салли забрала детей и переехала в гостиницу. Она даже предложила мне продать половину ее акций нашего агентства, но у меня не было желания продолжать дело без нее, а искать другого партнера я не хотел. Просто не осталось сил, понимаете? У меня было такое ощущение, будто меня вываляли в грязи. Короче, агентство мы продали. Это было тяжело для нас обоих. И вот после почти пятнадцати лет брака у меня не осталось ничего – ни жены, ни детей, ни любимого дела. Только куча никому не нужных денег. Она ушла от меня на День труда, а сразу после Рождества забрала детей и уехала в Окленд. Они с Хэмишем поженились, едва высохли чернила на документах о нашем разводе. А я-то надеялся, что она одумается, вернется ко мне. Глупо, конечно. Но все мы когда-то ведем себя как полные идиоты.
Даже после этого я все еще чувствовал себя, словно боксер после нокаута. Надеюсь, я ответил на ваш вопрос. Но самое дикое, наверное, что я по-прежнему считаю Хэмиша Грина замечательным парнем. Может, он не был хорошим другом, и все-таки нельзя отрицать, что он на редкость яркая личность – умница, весельчак и вообще удивительный человек. Насколько я знаю, они очень счастливы вместе. Да и бизнес их процветает.
Офелия почувствовала, как у нее сжалось сердце. Все предали Мэтта – жена, лучший друг, даже собственные дети. Ей и раньше доводилось слышать подобные истории, но она даже представить себе не могла, чтобы судьба могла обойтись так безжалостно с человеком. Мэтт потерял все, кроме денег, но не похоже, чтобы они что-то значили для него. Все, чего он сейчас хотел, – тихо доживать свои дни в коттедже на берегу океана. Кроме таланта, у него не осталось ничего. Какая жестокость, возмутилась она. Какое право они имели так поступить с ним?! К горлу ее подступил комок.
– Ужасная история, – нахмурившись, проговорила она. – Просто невероятно! Ненавижу их обоих! Нет, не детей, конечно! Они оказались просто безвинными жертвами – впрочем, как и вы, Мэтт. Скорее всего ими манипулировали… каким-то образом убедили отречься от вас, выбросить вас из своей жизни. А ведь это был долг вашей жены – сделать все, чтобы ваши отношения остались прежними, – с чувством добавила Офелия, и Мэтт молча согласился с ней.
В сущности, он и сам никогда и ни в чем не винил детей. Они были слишком малы, чтобы понимать, что делают. А уж ему ли не знать, на что способна его бывшая супруга! Что-что, а ненавидеть она умела. Ей ничего не стоило оболгать и унизить любого, навеки смешать человека с грязью.
– Долг – не для Салли. Она хотела отделаться от меня, и она этого добилась. Салли всегда умела добиваться своего – что от меня, что от Хэмиша. Не знаю, кому из них пришла в голову идея завести общих
