почти темно. За окном был февральский вечер, такой же серый и бесцветный, как свинцовые воды в озере.
– Веселенькое семейство! – внезапно взревел Роберт. – Я приехал взглянуть на свою супругу, и тут меня встречает сплошной мрак! Хочу вина! Несите мне вина! Еды и свечей! Силы небесные! Разве так встречают хозяина?
Никто не двинулся с места. Роберт помрачнел. Три шага – и он уже стоял над Ронвен. Схватив ее за руку, он рывком поднял ее на ноги и швырнул к двери.
– Ты меня слышала, женщина! Вина!
– Вина почти не осталось, Роберт, свечи на исходе, и дрова кончаются, – устало сказала Элейн. – Бури были такие сильные, что лодка не могла добраться до острова.
– Я же добрался! – Его глаза сверкали от гнева.
– Ты должен был привезти с собой запасы. – Элейн отошла от него и села на стул, на котором только что сидела Ронвен. – Мы не рады тебе, Роберт.
– Да уж я вижу, – ответил он. – Хочу вас порадовать – я здесь ненадолго. Совсем ненадолго.
Роберт не пробыл в замке и двух дней; за это время он ни разу не тронул ее, но зато прикончил последнюю флягу с вином, что хранилась в подвале. Наконец он позвал к себе Элейн. Она заметила, что он сильно пьян.
– Я возвращаюсь в Англию. – Он еле ворочал языком, глаза были мутные. – Оставайся здесь и пропадай. Хочу, чтобы ты сгнила здесь вместе со своим ублюдком. – Он, пошатнувшись, привалился к стене и так стоял, скрестив ноги. – Вас очень скоро забудут в этом глухом Лох-Ливене! – И он с особым, невыразимым удовольствием повторил: – Да, очень, очень скоро. – Он захихикал, подвизгивая. – Не удивлюсь, если и я забуду тебя навсегда.
– Я надеюсь, – холодным тоном отозвалась Элейн.
– Ты хочешь, чтобы тебя забыли?
– Хочу, чтобы ты забыл.
Он опять захихикал.
– И король, да? Ну да, и король тоже. Я заезжал к нему в Роксбург по пути сюда. Передал ему от тебя привет и сообщил, что ты в добром здравии и вполне счастлива. Ты ведь и вправду в добром здравии и счастлива, так ведь, моя любимая? – Он оттолкнулся от стены и икнул. – Вот только не могу себе представить, как ты можешь терпеть рядом эту женщину. – И он с мерзкой гримасой указал на Ронвен. – Я, пожалуй, окажу тебе последнюю милость – избавлю тебя от ее общества.
– В этом нет надобности, Роберт. – Голос Элейн звучал твердо, но внутри у нее все перевернулось от страха. Дитя, почувствовав это, слабо шевельнулось у нее под сердцем, и Элейн вся сжалась.
– Почему нет? Есть! – Он рванулся к Ронвен и схватил ее за руку. – Питер! – заорал он. – Питер! Забери отсюда эту рухлядь, выбросим ее в озеро, когда поплывем обратно!
– Нет! – закричала Элейн. – Вы не смеете! – Она вцепилась ему в руку, державшую Ронвен, но Роберт стряхнул ее.
– Посмеем, моя миленькая женушка. Забери ее. – Он толкнул Ронвен к слуге, который по его зову возник на пороге. – Запихни ее в мешок и отнеси в лодку.
– Нет! – Теперь обе женщины разрывались от крика. Ронвен отчаянно сопротивлялась, билась в руках молодого парня, который волок ее вон из зала, к лестнице. Элейн с плачем кинулась вслед за ними, но Роберт остановил ее и, отвесив оглушительную пощечину, заорал ей в лицо:
– Пусть она катится отсюда!
– Зачем ты это делаешь? Ради Бога, Роберт…
– Ради Бога! – передразнил он ее визгливо. – А ты подумай, моя милая, хорошенько подумай, что ты сделала со мной. Может, это будет для тебя заслуженным наказанием.
С этими словами он сбежал вниз по лестнице и был таков. Элейн попыталась его догнать, но у маленькой двери, что вела из нижней галереи замка во внутренний дворик, путь ей преградил старый крепостной страж.
– Пожалуйста, Эндрю…
– Увы, миледи, вы уже ничем ей не поможете. И никто ей не поможет.
Он рукой загородил проход. За его спиной она увидела опустевший дворик.
Лишь с темного берега до нее доносились жалобные крики зазимовавших, отбившихся от стаи гусей, и ветер разносил эхо их голосов над водами озера.
В тот вечер она велела разжечь очаг в своей комнате. Эндрю сложил высокую горку из поленьев и хвороста, хотя деревьев на острове почти не осталось. Возясь у огня, он тайком глянул на графиню. Она сидела в кресле, раскачиваясь вперед и назад, обхватив живот руками; слезы ее давно высохли, но на лице было столько печали, что даже его бесчувственное старое сердце дрогнуло. Ему и самому полюбилась леди Ронвен, хоть и бывала она порой остра на язычок. Но с ним она обращалась хорошо.
Когда огонь разгорелся, Эндрю решил потревожить графиню:
– Может, прислать сюда жену, чтобы она посидела с вами?
Его Дженет была такая – она не боялась открыто высказывать свое мнение о сэре Роберте и порой так расходилась, что ему приходилось останавливать ее затрещиной. Он боялся, что его слова услышит де Куинси или кто-нибудь из его людей. В конце концов, сэр Роберт платил им за то, что они прислуживают графине и охраняют ее на этом острове. Платил он щедро, Эндрю и не снились такие денежки.
Элейн безучастно помотала головой.
– Ну, я пойду, миледи.
Ему совсем не нравился ее вид, но что он мог поделать? Теперь Эндрю отвечал за дом, он тут был главный. Дом! Поклонившись, он направился к двери, презрительно ворча себе под нос. Всего-то их – он, да Дженет, да повариха Энни и трое парней, охранявших крепость.
После того как он ушел, Элейн еще долго сидела не шевелясь. Затем она медленно поднялась. Огонь в очаге приветливо мигал, от сырой древесины шел дымок. Она долго стояла у узкого окна. Ей было видно темное небо без единой звездочки. Воды озера казались темными и зловещими. Элейн ощущала в душе пустоту, ее томило чувство одиночества и мучил страх. Слезы снова увлажнили ее веки и медленно покатились по лицу. А той дамы, старой спутницы ее затворнической жизни, все не было и не было. Элейн еще долго стояла у окна, словно ее долгий взор, обращенный к водам озера, служил для нее последней связью, прощанием с Ронвен, которую она так любила. Наконец, окоченев от холода, Элейн подошла к очагу. Когда она, с усилием нагнувшись, попыталась подбросить в огонь щепок, сердце ее замерло. Там, в пламени, ей привиделся чей-то образ. Упав на колени прямо на засыпанный золой пол, у самого огня, она стала жадно всматриваться туда, где ярче всего вспыхивали языки пламени. Сердце в ее груди бешено билось от объявшего ее страха.
Там был всадник, – он возник из пламени; он рос, становился все больше и больше и уже заслонил собою очаг… Но вот всадник начал удаляться, но куда? Туда, где кто-то предначертал ее судьбу? Кто он и что ему до нее? Увы, этого ей не дано было знать.
– Александр, где ты? Молю тебя, приди ко мне.
Ей было трудно стоять на коленях, болела спина. Растревоженное дитя недовольно ворочалось в ее чреве.
– Умоляю тебя, приди.
Разговаривая с огнем, как с живым человеком, она завороженно, словно во сне, потянулась к огню. Но теперь с ней не было никого и некому было ее остановить. Языки пламени ласково тянулись к ее пальцам.
Слуги Роберта де Куинси обмотали тело Ронвен веревкой, прижав руки к бокам, и напялили на нее сверху мешок из-под муки, перевязав его внизу, вокруг щиколоток. Теряя сознание от страха, задыхаясь от мучной пыли, налипшей на ткань изнутри, Ронвен чувствовала, что с ней делали дальше. Сначала мужчины – их было двое – приподняли ее, затем грубо поволокли по земле. Дважды она сильно ударилась обо что-то твердое. Наконец, ее бросили, как мешок, на дно лодки.
Но вот мужские голоса стали отдаляться, и наступила тишина. Ронвен догадалась, что они ушли в замок, оставив на время ее одну в лодке. Слышно было только, как громко колотится сердце у нее в груди и ласково плещется о борт волна.
