Дальше фронта

– Чего ж не понять. Как раз этот вариант мы с тобой и Розеном многократно обыграли, только не все учли, по недостатку информации. Как он, кстати? Что его, как в том анекдоте, «нигде не видно»?

– Розен – не моя компетенция. Я ведь до сих пор так и не понял, случайно он с нами там оказался или особое задание имел. Не по нашим зубам орешек.

Мне Чекменев единственное сказал, чтобы я от него отвязался: – «Григорий Львович, независимо, как вы с ним там сдружились, де-юре военнослужащий иностранного государства, и на официальных приемах у князя вне особого протокола появляться не может. Равно как и на наших служебных совещаниях. Чтобы это не могло быть превратно истолковано и использовано нам во вред…»

– Раньше он несколько иначе на это смотрел…

– Раньше и время другое было. А сейчас кому надо, чтобы поднялся шум о вмешательстве Израиля в польские дела? Поляки и так к евреям очень специфически относятся…

– Ладно, не наше дело. Наливай по второй и скажи, а чего это со мной Маштакова или хоть Бубнова не посылают? В научном плане они куда как посильнее меня будут…

На эту тему Тарханову говорить тоже не хотелось, хотя кое-что он явно знал.

– Нужно будет – пришлют. Ты другое имей в виду – я на этой стороне остаюсь, так что в пределах моих возможностей окажу все необходимое содействие. Можешь быть спокоен. С Майей попрощайся, не вдаваясь в подробности. Мол, срочно выезжаешь на польский фронт, на неделю, две максимум. Больше – ни слова, ни намека.

– Последний вопрос – за каким, извиняюсь, хреном организовывать по пути маршрута охрану и оборону узловых пунктов? От кого? Не от покойников же.

– Вот вопрос мыслящего офицера. Там и вправду не от кого, а вот в случае, если подготовленные, занявшие удобные позиции в тылу врага части по мановению руки здесь проявятся, может выйти очень удачно. Ребята, которые с тобой идут, – мои, ну, почти все мои, – для точности поправился он. – Четверо из них на той стороне уже были, когда нас искали. Покойников видели, не испугаются. Так что, вперед, командир. Я же не забыл, как ты нас через три моря провел.

– Через четыре, – не смог не уточнить растроганный Ляхов. – Средиземное, Эгейское, Мраморное и Черное…

Старинные Литовские казармы (построенные в незапамятные времена для расквартирования лейб- гвардии Литовского полка) располагались на юго-западной окраине Москвы, почти вплотную к линии Окружной железной дороги.

В нескольких громадных трехэтажных корпусах из почерневшего от времени кирпича и доныне помещались несколько батальонов 6-й территориальной дивизии, школа взводных унтер-офицеров, гарнизонная гауптвахта, еще какие-то службы, а главное – окружные вещевые склады. Потому в смысле обеспечения секретности предстоящего мероприятия место было выбрано идеальное.

Самому проницательному шпиону не удалось бы ничего заподозрить, даже обнаружив внезапное прибытие группы Ляхова вместе с генератором. Что тут необычного? Десятки лет здесь с утра до вечера мельтешат сотни людей в военной форме с эмблемами и погонами всех существующих родов войск. Снуют туда и сюда по плацам и линейкам, по сложной системе внутренних двориков, очень похожих на тюремные, поскольку окружают их со всех сторон пятнадцатиметровые стены корпусов с рядами узких окон, забранных решетками на первых этажах.

К складским пакгаузам постоянно подъезжают и отъезжают пустые и груженые автомобили, по собственной железнодорожной ветке маневровые тепловозики толкают товарные вагоны и платформы. Здесь дивизию можно с нуля сформировать, экипировать и отправить, не привлекая особого внимания. Совершенно по Честертону: «Где лучше всего спрятать сухой лист? В лесу».

Когда Ляхов прибыл в расположение своей группы, его сразу охватило позабытое уже чувство причастности к настоящей армейской жизни. Совсем не то, что в Академии.

Незабвенные запахи хлорки из туалетов, гуталина, ружейного масла, табачного дыма, навек пропитавшие старинные стены, назидательные плакаты, выписки из уставов и афоризмы корифеев военного дела, портреты полководцев и героев былых сражений на повсеместно расставленных и развешанных стендах.

Громкие команды на плацу, где внушительного вида унтера и фельдфебели муштруют новобранцев и узников гауптвахты. Грохот подкованных каблуков в вымощенных каменными плитами гулких коридорах.

Ощущение пронизывающего все и вся строгого и разумного порядка, где нет места необязательности и бестолковщине, при том, что стороннему, непосвященному наблюдателю слаженная деятельность большого военного организма показалась бы не поддающейся пониманию бессмысленной суетой.

С некоторым трудом, путем опроса местных жителей, Ляхов добрался до флигеля, где на втором этаже, в крыле, отделенном от необъятной лестничной площадки решетчатой дверью, разместился его отряд. И немедленно убедился, что распорядительность его заместителя превосходит все самые оптимистические надежды. У тумбочки по ту сторону двери дежурил дневальный в чине подпоручика, при виде полковника зычно возгласивший: «Господа офицеры!»

Тут же подбежал с рапортом сам Уваров. Личный состав был уже переодет в добротные камуфляжные костюмы «осень в средней полосе» и всепогодные ботинки на тройной подошве.

Столы и койки в длинном сводчатом зале завалены амуницией и снаряжением, в пирамидах у стен – с большим знанием дела отобранное оружие, и все десять человек заняты делом, каждый своим, но явно направленным к общей цели.

Уваров проводил командира в комнату, отведенную под штабную. Где-то он уже успел раздобыть комплект карт-двухверсток на весь маршрут, и сейчас подпоручик восточного облика склеивал их в единые листы суточных переходов. Судя по пучку виртуозно заточенных цветных карандашей, торчащих из трехдюймовой снарядной гильзы, на очереди была следующая операция – подъем карты.[30]

– Спасибо, Шаумян, пока свободны, – отпустил Уваров подпоручика. Тот вышел, искоса бросив на Ляхова любопытствующий взгляд.

– Располагайтесь, господин полковник, – указал заместитель на деревянное кресло перед старым