с вредных глупостей вроде процесса Синявского и Даниэля, так и длилось все восемнадцать лет. Разгром «Пражской весны», «альтруистическая» экспансия в самые отдаленные и никчемные уголки планеты, бесконечная война с диссидентами, попытки ресталинизации (что такое сталинизм, я тебе потом расскажу), Афганистан и так далее и тому подобное…
В результате, приняв достаточно динамически развивающееся государство (не без недостатков, конечно, но все же), привел его наш Ильич номер два к застою, коллапсу и, в конце концов, краху. А всего- то и нужно было опытным могильщикам веревки покрепче держать, не торопиться… Полный абсурд, ты скажешь, и по-своему будешь прав. Но лишь оттого, что до сих пор воображаешь текущее время единственным, однолинейным и безвариантным. А «оно», точнее — «они» устроены несколько сложнее.
Отсюда, задача звучит следующим образом. На твоем уровне — обеспечить стабильность уже существующей у вас реальности. Поскольку все, что в ней происходило до начала прошлого года, — вполне разумно и непротиворечиво. Я могу так утверждать, поскольку рассмотрел множество вполне адекватных действительности моделей развития. А вот с прошлого года (даже не принимая во внимание того, что случилось лично с тобой и твоими друзьями) начались странности.
Некие лица и организации целенаправленно занялись тем, чтобы эту реальность коренным образом деформировать. Без всякой связи с геополитической доминантой многих предыдущих десятилетий. То есть не так, чтобы некие тенденции подспудно и закономерно вызрели внутри самой системы, а агрессивно, я бы сказал — безрассудно агрессивно начали насаждаться извне. Следовательно, кому-то потребовалось означенную реальность коренным образом изменить. Причем пока не просматривается, в какую именно сторону. Можно предположить, что в любую. Как любят выражаться хохлы, сиречь украинцы, они же малороссы: «Хай гирше, та инше». Перевод требуется?
— Нет. Все понятно.
— Почему я и сделал вывод, что замешаны здесь так называемые «Держатели мира» (что это такое, я потом объясню), а возможно, сие — «инициатива» самой Ловушки Сознания. Есть мнение, что они в состоянии действовать автономно, выполняя функции столь высоких порядков, что недоступны нашим слабым умам. Вот почему, вводя тебя в состав нашего Братства, мы намерены поломать то, о чем как бы и понятия не имеем.
— Не слишком ли опрометчиво? — постепенно вникая в суть, спросил Ляхов. — Не пробовали представить, что все наоборот? Якобы странные, спонтанные и непонятные действия имеют целью просто ввести вас в заблуждение и тем самым заставить играть как раз в нужную кому-то сторону? Принцип восточных единоборств.
— Было. То есть такой вариант проигрывался, причем на столько порядков высших логических связей, сколько позволяет мощь Главного компьютера «Валгаллы». А это, считай, терафлоп[89]. На Земле более мощных машин пока нет. Выходит, что вроде все чисто. Подлянки не просматривается. Ребята, скорее всего, работают без учета нашего существования. И это радует. Пусть до поры до времени.
Так что не очень и трудна будет твоя задача. Всего-навсего — удерживать реальность в заданных параметрах… Особенно — с учетом того, что мы будем оказывать тебе всю возможную помощь. Интеллектуальную, техническую и практическую. На уровне нашим оппонентам (и тамошним друзьям тоже) в обозримое время недоступном. Это, конечно, тоже может быть связано с определенным количеством насильственных действий, чего скрывать, но в целом мы люди мирные… Так берешься?
Глава 2
Через Тель-Авив и Брест Ляхов возвратился в Москву.
С Розенцвейгом они расстались во Внуковском аэропорту. Сначала собирались ехать вместе, но у самого выхода из терминала возник ниоткуда высокий лощеный поручик.
— Господин полковник, приказано встретить и проводить. В Кремль. К полковнику Неверову.
— Так вот и еще господин Розанов со мной. Подвезем?
— Приказано — только вас встретить…
Вадим очень удивился. Слишком уж категоричным был тон порученца. Однако — мало ли что.
— Простите, Львович, тут, наверное, дело неотложное. Рад был бы кофейком с вами побаловаться, но — сами видите.
Розенцвейг посмотрел на него со странным выражением лица. А Вадим и тогда ничего не понял.
Под мелким, нудным дождем прошел в сопровождении офицера к ожидавшей напротив скверика машине.
В кремлевском кабинете Тарханова ему сразу не понравилось. Сергей был мрачен и чем-то угнетен.
— Вернулся? Молодец. А мы тут без тебя Императора на Престол возвели…
— А и хрен бы с ним, — невежливо ответил Вадим. — Ты еще не генерал Свиты?
— Пока нет.
— Татьяна как?
— Спасибо, все в порядке. Твоя Майя — тоже.
Помолчали. Вадим испытал неприятное чувство растерянности от ощущения, что не знает, о чем еще говорить с другом. Так бывает в комнате, где стоит гроб с покойником. Зашел, произнес соболезнования, а дальше?
— Может, нальешь с дорожки? — спросил Ляхов.
— А, это — сейчас!
Тарханов достал из сейфа недопитую еще с прошлого раза бутылку коньяка.
— Слушай, Серега, может, ты тещу похоронил, что за минор? — в развитие пришедшей в голову темы попытался неловко пошутить Вадим.
Тарханов как-то безнадежно махнул рукой. Нет, с ним правда было не совсем то. Неужели Татьяна что-то все-таки выкинула?
— Ну, не хочешь говорить, и не надо. А уж у меня есть чего…
— Расскажешь…
До кабинета Чекменева ехать не пришлось. Он помещался здесь же, в Кремле, только в другом корпусе.
Длинными коридорами прошли до кабинета, кстати, гораздо более скромного, чем у Тарханова.
Без всяких задних мыслей Ляхов, по старой памяти, широко улыбнулся генералу, шагнул навстречу, ожидая, что тот протянет ему руку. Приготовил слова, которыми начнет докладывать о результатах своей миссии.
Но и генерал выглядел так, будто последние сутки кормился только лимонами.
«Да неужели они совсем разучились владеть собой? — как-то отчужденно подумал Вадим. — Какие же они тогда, на хрен, профессионалы?»
— Извините, Вадим Петрович, — сказал Чекменев. — Это, может быть, даже и ошибка, но пока я должен вас арестовать. Пистолет сдайте.
Ляхов с удивительным даже для самого себя спокойствием обернулся на стоявшего за его спиной Тарханова.
Тот с непередаваемо мучительной гримасой на лице, которую безуспешно пытался подавить, сделал едва заметный жест руками, который можно было истолковать примерно так: «Сейчас я совершенно ничего не могу сделать. А там посмотрим…»
Ляхов демонстративно, с этакой аристократической брезгливостью расстегнул ремень кителя. Кобура «адлера» висела на нем — тяжелая, внушающая уверенность. Секунда дела — сдернуть застежку, пистолет сам выпадет в руку. И что тогда?
— Подавись, подполковник, — в качестве высшего оскорбления бросил он в лицо Чекменеву его недавнее звание, а на стол — наградной израильский пистолет.
