Опять я отвлекаюсь.
Самое главное, чего не понял еще никто, кроме нас с Шульгиным, что попали мы в такую заварушку, что и не знаешь, как выкрутиться.
Такая вот складывается ситуация. Что там рассказывал Сашка нашим друзьям совсем недавно?
С каким, как в далеком детстве мы говорили,
«С Ловушкой нужно бороться ее же оружием. То есть подкинуть ей нерешаемую в рамках заданной ей программой задачу. Замкнуть контуры накоротко. Что нам стоит заставить Ловушку работать на нас? Я знаю, какую феньку ей надо подбросить…»
Хорошо Саша сказал. Достойно сильного человека. Одна беда — не там, не тем и не то!
Нет, думаю я сейчас, возможно, правильно он все сказал, только не знали мы, насколько
Сейчас я готов был объяснить своим друзьям и коллегам, что же произошло на самом деле, так не поймут ведь. Хорошо, поймут, но не все. Слишком сложно даже в той системе координат, которую мы привыкли воспринимать за истину.
Мы с Сашкой попытались (только попытались) рассказать, что же вышло. И нас уже не поняли.
Хорошо, мы теперь начнем поступать иначе. Никому ничего не объясняя теоретически. На этом пути нас ждет только утомительное словоблудие, ни к чему не ведущие дискуссии, разочарование, а то и позор.
Лучше по-другому. Языком директив, в мягком варианте — «убедительных предложений». Выхода, мол, братцы, у нас нет. Или делаем так-то и так-то — или как хотите. Мы и сами по себе кое-что можем. «Иль погибнем мы со славой, иль покажем чудеса!»
Без всякой с моей стороны наводки или просьбы, слово взял не кто иной, как Берестин. Самый старший из нас по возрасту и вообще человек многих возвышенных качеств.
— Я думаю вот что. Сказанное Андреем может быть верно, а может, и нет. Только обсуждать именно данный вопрос не стоит. Нужно делать хоть что-нибудь тем, кто этого хочет, и отойти в сторону тем, кто жаждет осмысленности и покоя. Сейчас в той России идет война. Лично я готов прямо сейчас принять под команду Корниловскую и Марковскую дивизии и отправиться туда. На помощь Князю. Уверен, это будет сильный ход.
Глава 14
В квартире на Столешниковом было не в пример веселее. Все свои вокруг, не нужно ничего имитировать. С ударниками поручика Ненадо Ляхов-Фест почти сроднился, невзирая на солидную разницу в возрасте, остальные — вообще старшие братья и сестры, не в «орденском», а в чисто биологическом смысле.
Шульгин вполне одобрил его импровизацию на допросе Порецкой.
— Теперь да, теперь все постепенно становится понятнее и понятнее. Танкистов мы как раз в подходящее состояние привели, вполне готовы к допросу.
— Русские хоть? — спросил Вадим, освобождаясь от излишней амуниции. Отдохнуть опять скоро не получится, судя по всему.
— Кто же еще? Танки хоть и немецкие, «Леопарды», а экипажи «наши». Я сам когда-то на подобном «Панцеркампфвагене» развлекался, но эти посовременнее будут. Однако РПГ и козырного туза бьет. Придется всем парням по офицерскому Георгию отвесить… Врангель подпишет, куда денется.
И опять Ляхов изумился фразе, брошеной вскользь, без намерения произвести специальный эффект.
Нет, а что? Ну, Врангель, Петр Николаевич, Верховный Правитель. Ну, закопали его в Париже семьдесят восемь лет назад, а он все равно возьмет и подпишет представления к орденам. Нормально! Пусть попробует не подписать…
Александр Иванович, очевидным образом повеселевший по сравнению с нынешним утром (значит, дела хоть слегка, но налаживаются), попросил минуточку подождать, пока он переоденется.
Вадим в это время успел перекинуться несколькими словами с ударниками, превратившими три гостевых комнаты прилегающих квартир в свою казарму. Вполне приличную, офицеры все же. Оружие развешано на подходящих крючках и иных опорах, обувь составлена рядком вдоль стены, носки у всех свежие, и курят только возле открытого окна. Сверх положенного не пьют, в самоволку в город не собираются. Только прикажи — снова рванутся в бой. Хоть с кем!..
Шульгин вернулся, одетый в полевую генеральскую форму «ВСЮР». При трех крестах, положенных к постоянному ношению. Наверное, считал, что так и надо. Ляхов не вникал. Ему интереснее были пленные танкисты.
Подходящее для допроса впечатление создавал сам Александр Иванович. Кабинет, удаленный от общих комнат и коридора, в самой глубине квартиры, куда не знающий едва ли и случайно забредет. Шторы задернуты. Лампа под зеленым абажуром на письменном столе, не освещающая почти ничего, кроме бумаг и чернильного прибора. Никаких компьютеров.
Золотые погоны и аксельбанты слегка отблескивают. В стеклах книжных шкафов лампа многократно отражается, но не ярко. Шульгин уселся в кресло хозяина, оперся локтями о сукно. Вадим слева, с краешку, перед ним пепельница, коробка папирос. Блокнот, якобы для стенографии. То есть совершенно не из этой жизни картина.
Хорошо, что Фест в таких делах понимал больше, чем Секонд. И фильмов много смотрел, хотя бы и «Белую гвардию», «Адъютанта его превосходительства» и другие тоже. Мозги заморочить очередным подследственным — делать нечего, только не знал он, какие именно они будут. И к чему готовиться. «Свои» — и достаточно. Для него, значит, свои.
Но шеф, наверное, знает, что делает?
— Введите, — железным голосом произнес генерал Шульгин.
Танкистов ввели. Умыться им дали, кое-как привести себя в относительный порядок позволили. Покормили, скорее всего, остограммили. Табачком угостили. Без этого и расстреливать не по-нашему. В то же время комбинезоны на них были по-прежнему грязные, рваные. Пусть желающие попробуют из горящего танка выпрыгивать, где острых железок вокруг до хрена и люки едва ли не уже плеч.
Погон нет, лица если и не конкретно рязанские, как у Крючкова в кинофильме «Парень из нашего города», но явно уроженцев средней полосы.
— Сядьте, — приказал Шульгин, ломая привычную схему допроса, и указал, кому куда.
— Мой чин — видите?
— Не совсем, господин… товарищ… Звездочки, не пойму, чего… — ответил тот, который, наверное, был из двух старше. Года тридцать два — тридцать три на вид.
— Генерал-лейтенант я, деревня! Поперся, не зная куда, хоть бы книжки полистал. Имя, должность!
— Прапорщик Швиблов. Командир танка.
— Какого?
— «Леопард-4».
— Чей? Бундесвера? Власовец? С немцами против Родины воюешь? К стенке! Полковник, распорядитесь! — Шульгин так широко взмахнул рукой с зажатой в ней горящей сигарой, что чуть не попал Ляхову в глаз.
У прапорщика глаза стали не только квадратными, вообще невыразимой конфигурации.
— Господин генерал! Да вы же и не наш генерал! Что я вам сделал? Какие немцы, какие власовцы? Я из приштинского батальона сбежал, признаю. В Иностранный легион хотел. Там в пять раз больше платят. При чем Родина? В легион не взяли. Предложили в Ливии инструктором. Ну и что? Работал, учил арабов на танке ездить. Так они только ездить и могут. По прямой… Где моя вина? За что к стенке?
Ляхова тщательно подведенная к грани истерики позиция Швиблова не растрогала. Шульгина — тем более.
