предупредила, что если это так, то она не придет. Он заверил ее, что это всего лишь пятничный ужин для троих друзей, двое из которых являются соседями. Наконец она согласилась прийти и десять минут спустя позвонила в дверь Куинна.
Открыв дверь, Куинн удивился тому, что Мэгги меньше ростом, чем ему показалось в прошлый раз. Они тогда разговаривали, стоя каждый по свою сторону живой изгороди. Но на пороге его дома она выглядела не только хрупкой, но и очень миниатюрной. Куинну она показалась испуганной и печальной. И ему захотелось как-то подбодрить ее. Он понял, почему Джек ее жалел. Она была из тех женщин, которые выглядят так, словно нуждаются в защите или, по крайней мере, в дружеском участии.
Он отступил на шаг в сторону, предлагая ей пройти, и она спокойно проследовала за ним на кухню, где Джек резал мясо. Увидев его, она заметно повеселела. Улыбка, появившаяся на ее лице, сделала ее значительно моложе. Куинн тоже успокоился, как только они сели за стол. Он поставил перед каждым по тарелке и наполнил бокалы вином.
— Как продвигаются уроки? — спросила она, поблагодарив Куинна за приглашение на ужин. Джек говорил ей, чем они занимаются ежедневно после работы, и сказал, что очень благодарен Куинну за это. Мэгги заметила, что он, должно быть, очень хороший человек.
— Мы продвигаемся медленно, но верно, — улыбнувшись, сказал Джек. Но если говорить правду, то он добился немалых успехов. Не очень бегло и иногда спотыкаясь на некоторых словах, он уже мог отчетливо читать. Он одолел терминологию, и ему не терпелось расширить тематику. Не меньше, чем научить Джека читать, Куинну хотелось приобщить его к парусному спорту. Поскольку это было его страстью, он хотел разделить ее с Джеком. А Джек уже горел желанием прочесть также и другие книги. Куинн прочел вместе с ним немало стихов Джейн, которые глубоко тронули Джека. Они были прекрасны и, несомненно, шли от самого сердца.
— Он примерный ученик, — с гордостью сказал Куинн, и Джек слегка смутился. — Джек говорил, что вы учительница, — сказал он Мэгги, заваривая кофе.
— Была, — просто ответила она, наслаждаясь их обществом больше, чем ожидала. Они были странной компанией людей, которых свели вместе соседство, обстоятельства и добрые намерения. — Я не работаю уже почти два года, — грустно сказала она.
— Какой предмет вы преподавали? — с интересом спросил Куинн. Он без труда мог представить себе ее в окружении маленьких ребятишек детсадовского возраста.
— Я преподавала физику в средней школе, — к его удивлению, сказала она. — Предмет, который все терпеть не могут. Правда, среди моих учеников встречались и довольно одаренные. Физику не любят те, у кого к ней душа не лежит. Такие выбирают биологию, математику или общественные науки. Большинство моих учеников в колледже специализировались по физике.
— Значит, вы их хорошо учили. Мне всегда нравилась физика в колледже. А в средней школе я ею не занимался. Что заставило вас прекратить работу? — без всякого умысла спросил он и был потрясен и опечален ее ответом.
— Погиб мой сын. После этого словно вся жизнь остановилась, — честно призналась она. Она держалась очень естественно. Куинну это нравилось. — Девятнадцать месяцев назад он совершил самоубийство. — Она могла бы сказать, сколько прошло с тех пор не только месяцев, но недель и дней, но ей не нравилось, что с тех пор уже прошли месяцы, а скоро пройдут годы. Время медленно увеличивало дистанцию между ними. Остановить время было не в ее власти. Точно так же она была не властна над поступками сына. — Он страдал глубокой депрессией. Большинство страдающих этим недугом подростков не совершают самоубийств, даже если мысль об этом приходит им в голову. Но Эндрю не смог выйти из депрессии. Когда он погиб, я не нашла в себе сил вернуться в школу. Мне предоставили благотворительный отпуск, чтобы я смогла справиться с горем. Но я поняла, что не готова вернуться в школу и, может быть, не вернусь туда никогда, — сказала она, хотя понимала, что рано или поздно ей придется чем-то заняться — если не преподаванием, то чем-нибудь другим.
— Чем вы теперь занимаетесь? — тихо спросил Куинн.
— Я начала оказывать услуги другим родителям вроде меня, — глубоко вздохнув, сказала она. — Уж не знаю, оказываю ли я существенную помощь, но ко мне всегда можно обратиться, если надо поговорить. И еще три вечера в неделю я работаю на «горячей линии» для подростков. Они переключают линию на меня, и я могу работать, не выходя из дома. Не знаю, хорошо ли это получается, но я, по крайней мере, чувствую, что кому-то помогаю, а не просто сижу дома, замкнувшись в себе.
Куинн подумал, что это, возможно, не давало затянуться ее ране, но Мэгги, несмотря на печаль в глазах, казалась весьма уравновешенным человеком. Ему хотелось узнать, где ее муж, но он не стал спрашивать ее об этом. Некоторое время спустя она сама по доброй воле дала ему эту информацию.
— Возможно, я бы к этому времени уже вернулась в школу, но смерть Эндрю плохо отразилась на моем замужестве. Мне кажется, мы с мужем обвиняли друг друга в том, чего не могли ни изменить, ни остановить. Отношения между нами уже были довольно напряженными, а после смерти Эндрю брак распался окончательно. Он ушел через два дня после годовщины гибели сына. Сразу же после Рождества состоялся официальный развод. — Она рассказывала об этом прозаично, без эмоций. — Я получила по почте бумаги в канун Нового года, как раз в тот день, когда разразился ураган. Казалось, буря была самым подходящим завершающим аккордом всей этой истории. В тот день, когда я разговаривала с вами, вы, наверное, сочли меня сумасшедшей, — извиняющимся тоном сказала она. — Я была так расстроена, что, наверное, и двух слов связать не могла.
— Вы показались мне абсолютно нормальным человеком, — сказал Куинн, желая подбодрить ее и вспомнив, как она с непокрытой головой стояла под проливным дождем. Когда она сказала ему, что на кухне у нее настоящий Ниагарский водопад, она показалась ему какой-то опустошенной. И теперь он понял причину этого.
Сейчас она чувствовала себя значительно лучше. Настолько лучше, что пришла на ужин, и он вдруг обрадовался, что Джек заставил его пригласить ее. Эта женщина более всего нуждалась в друзьях, которые отвлекли бы ее от печальных мыслей. Они все трое были подобны трем скитальцам, плывущим в одной лодке по жизненному морю. В тот момент Куинн был на веслах. И он вдруг решил дать понять Мэгги, что она не одна в своем несчастье и что она непременно выживет.
— Двадцать три года назад в результате несчастного случая на воде погиб мой сын, — сказал вдруг Куинн, положив вилку и посмотрев на Мэгги через стол. Джек внимательно наблюдал за ними. Он еще никогда не слышал об этом от Куинна и был глубоко тронут тем, что с ним поделились горем. Куинн упоминал только об Алекс, которая жила в Женеве. — Мальчику было тринадцать. Кажется, я только недавно осознал, насколько сильно это изменило нас с женой. Я еще глубже погрузился в свою работу, а жена ушла в свои переживания и замкнулась в себе. Мы оба были убиты горем, но только когда после смерти жены я прочел ее дневник, я понял, насколько глубоко это ее изменило. В то время я был очень занят и, наверное, проявлял к этому равнодушие. Уверен, что помощи от меня ей было мало. Было слишком больно говорить о случившемся, поэтому я почти никогда не говорил на эту тему. А она писала о сыне чудесные рассказы. — Когда Куинн говорил, на его глазах выступили слезы, и он не признался Мэгги, что заставил Джейн убрать вещи Дуга всего лишь через несколько недель после его гибели. А те немногие вещи сына, которые она не упаковала в коробки, Джейн спрятала от Куинна в собственном гардеробе. В каком-то смысле он вынудил ее сделать это и теперь, когда понял, что это для нее значило, глубоко сожалел о своем поступке. Ему казалось, что так будет лучше для нее, для него и даже для Алекс. Но теперь он понимал, что был не прав. За месяцы после ее смерти он многое узнал о ней и о себе самом.
— Для брака это большой удар, — сказала Мэгги, глядя на Куинна. Она смотрела ему в глаза пытливым взглядом, словно задавая тысячу вопросов, хотела спросить его, как ему удалось выжить и как удалось выжить его жене. Она все еще винила себя в том, что распался ее брак.
Мэгги всегда казалось, что муж не способен поставить себя на место другого и понять глубину депрессии сына. И что тем самым, возможно, сам того не желая, лишь усугубил депрессию Эндрю. Поэтому она так и не простила Чарлзу смерть Эндрю, и он знал это. Ему, в свою очередь, казалось, что она могла остановить сына. Последний год их совместной жизни был наполнен безжалостными молчаливыми обвинениями, после которых они уже не могли больше выносить друг друга. Но что бы они ни делали, ничто уже не могло вернуть сына. Когда Чарлз ушел, Мэгги была опустошена, но все же понимала, что они приняли правильное для них обоих решение. Под конец их брак был таким же мертвым, как и их сын. Чарлз
