дорогой. Но пока им всем было хорошо, оттого что все шло так, как шло.
В тот уик-энд она снова плавала с Куинном на «Молли Би», а в воскресенье вечером, высадив ее из машины у дома, он пригласил ее прогуляться на яхте снова на следующей неделе. Его дом должны были начать показывать потенциальным покупателям, и ему не хотелось при этом присутствовать. Трудно поверить, но было уже начало мая. Других дел у нее не было, и она согласилась поехать с Куинном. По словам Мэгги, она становилась морским бродягой и наслаждалась этим.
Экипаж не обременял их своим присутствием, кроме тех случаев, когда Куинн и Мэгги сами изъявляли желание поговорить с ними. После ленча, когда они мирно плыли вдоль побережья, она, лежа на палубе рядом с Куинном, заснула, а проснувшись, увидела, что он крепко спит рядом. Взглянув на него, Мэгги усмехнулась, подумав, что давненько не лежала рядом с мужчиной, даже с другом.
— Чему это вы улыбаетесь? — раздался вдруг мягкий низкий голос.
— Откуда вы знаете, что я улыбаюсь? Ведь у вас закрыты глаза, — тихо сказала она.
Ей очень хотелось придвинуться поближе к нему, но она боялась, что такое поведение покажется ему странным. А Мэгги так изголодалась по простому общению с другим человеческим существом и ласке, она уж и забыла, когда это было в последний раз. То, что они с Куинном лежали рядом, напомнило ей об этом.
— Я знаю все, — заявил он и, открыв глаза, взглянул на нее. Они лежали на удобных матрасах почти на носу яхты, загорая на солнце. Экипаж находился на кормовой части палубы, и они были в полном уединении. — О чем вы думали, когда улыбались? — спросил он, перекатившись на бок и подперев голову рукой. Они как будто лежали рядом в постели, не сняв одежды.
— Я улыбалась, потому что вы были так добры ко мне… и мне очень нравится быть здесь с вами, Куинн… и мне будет очень не хватать вас зимой, когда вы уедете.
— К тому времени вы будете заняты. Ведь вы снова начнете учительствовать, — сказал он и, помедлив, тихо добавил: — Мне тоже будет не хватать вас. — Сам себе, удивляясь, он сказал это совершенно искренне.
— Вам не будет там одиноко? — спросила она, непроизвольно придвигаясь поближе к нему. Ни она, ни он не заметили, что она это сделала. Просто так было удобнее разговаривать.
— Это то, что мне надо, — тихо сказал он. — С этим местом меня больше ничто не связывает. И ни с каким другим тоже. У меня больше нет корней… как у наших деревьев, которые рухнули прошлой зимой… Я рухнул, и меня несет в море.
Услышав эти слова, она загрустила. Ей хотелось протянуть ему руку, но вряд ли это ему поможет. Ничто не может его удержать, да она и не имела никакого права удерживать его. Она могла лишь наблюдать, как он собирается уезжать, и пожелать ему счастливого плавания. Не долго им осталось быть вместе.
— Когда у меня была семья, я тоже испытывал нечто подобное: часто уезжал и приезжал, но никогда не чувствовал себя по-настоящему привязанным к какому-то месту. Мне всегда хотелось оставаться свободным. Моя семья дорого заплатила за это, но жить по-другому я не мог. Думаю, что Джейн все понимала и, наверное, обижалась. — Этому была посвящена большая часть ее стихов. Джейн понимала, что его нельзя удерживать, потому что свобода была нужна ему больше, чем она. — Я всегда чувствовал себя несчастным, когда мне казалось, что меня держат на привязи.
— А если бы вас не держали на привязи? — тихо спросила она.
— Я уплыл бы куда-нибудь, а потом, возможно, вернулся бы снова, словно бутылка в море с запечатанным посланием, — сказал он, улыбнувшись. До него снова долетел аромат ее духов, и он, лежа рядом с ней, ощутил тепло ее тела.
— Что было бы написано в этом послании? — тихо спросила она, и он, не раздумывая, обхватил ее рукой и притянул поближе к себе. Они лежали на спинах и смотрели на небо и паруса над головами. И не было сейчас на земле другого места, где им было бы так хорошо. Куинн лежал рядом с ней и думал, что так легко и умиротворенно он не чувствовал себя многие годы. Она тоже.
— В послании, — задумчиво сказал Куинн, — было бы написано следующее: что я не могу быть другим… даже если бы захотел этого; что я люблю тебя, но должен быть свободным… а если нет, то я умру… словно рыба, выброшенная на берег, которая хватает ртом воздух… мне нужны море, небо, и тонкая линия горизонта, на которой ничего нет, кроме опускающегося за горизонт солнца… Это все, что мне нужно сейчас, Мэгги, широкое, открытое, пустое пространство. Возможно, я всегда этого хотел, просто был не до конца честен сам с собой. Но теперь буду. — Ее голова лежала у него на плече, и он, взглянув на нее, улыбнулся: — Вы когда-нибудь видели зеленую вспышку, когда солнце опускается за горизонт? Она длится одно мгновение, и если мигнешь, то пропустишь это мгновение. Сейчас мне ничего не нужно, кроме этого идеального мгновения. Я хочу подстеречь эту зеленую вспышку…
— А может быть, зеленая вспышка, которую вы ждете, находится внутри вас? Может быть, чтобы увидеть ее, не надо ездить так далеко? — Она понимала, что он уезжает не за чем-то, а от чего-то, но понять это он должен был сам, без подсказки. Она знала это по собственному опыту.
Она вела свои внутренние баталии, думая об Эндрю, мучительно пытаясь разобраться в том, могла ли она изменить ход событий, остановить его, спасти и была ли виновата в его смерти, как считал Чарлз. И наконец настал момент, когда она поняла, что ничего не смогла бы сделать. Она поняла это, когда поговорила с другими подростками вроде него, работая по ночам на «горячей линии», и в результате тщательного анализа всего, что происходило в прошлом. Понимание пришло в результате молитв по ночам и пролитых горьких слез, и она, наконец, увидела то, что принесло мир ее душе. Она не могла бы спасти его, не могла бы изменить ход событий. Оставалось лишь смириться с тем, что его больше нет, и что он сам выбрал этот путь. В этом понимании заключалась ее зеленая вспышка, и она надеялась, что Куинн когда- нибудь тоже поймет это. Он все еще мучился мыслями о том, что он не сделал и не смог бы сделать, каким он не был и не мог быть. И пока он не поймет, что не смог бы ничего изменить, ему придется бежать. Найти истину можно, только стоя спокойно на месте, а не убегая. Но объяснить это другому человеку невозможно. Ему придется самому находить ответы, а пока он их не найдет, он никогда не станет свободным, куда бы ни отправился искать эту свободу.
Она повернулась к нему и заглянула в глаза. В ее взгляде отражались все ее мысли и чувства, вся ее благодарность за то, что он для нее сделал. Он наклонился и поцеловал ее, и оба они на долгое-долгоe мгновение замерли с закрытыми глазами, ощущая свою зеленую вспышку. Это было мгновение, когда два мира осторожно приблизились друг к другу и слились в один, и никто из них не хотел, чтобы это мгновение кончалось. Наконец он открыл глаза и взглянул на нее. Он хотел ее, но понимал, что должен быть честен с ней, иначе от того, что возникло между ними, будет плохо им обоим.
— Понятия не имею, что все это значит, — тихо сказал он, и она кивнула. За месяцы их дружбы она стала понимать, что он за человек. — Я человек без прошлого и без будущего, все, что я могу тебе дать, — это настоящее. У меня ничего не стоящее прошлое, будущего пока что вообще не существует и, вполне возможно, что если оно будет существовать, то не с тобой. Я могу дать тебе всего лишь этот момент перед тем, как уеду. Тебе этого достаточно, Мэгги? — Ему хотелось, чтобы было достаточно, но он боялся, что это не так. Взглянув на нее, он вспомнил все годы, когда Джейн смотрела на него с таким же разочарованием и болью. Он понимал теперь, что как бы сильно ни любил ее, ей требовалось от него больше, чем он мог дать, и он не хотел теперь причинять такую же боль кому-то другому. Но эта женщина была другой, и, возможно, за то время, которое осталось у него до отъезда, он смог бы дать ей то немногое, что у него еще осталось. Большего ей от него, и не нужно.
— Этого мне достаточно, Куинн. Мы с тобой в одинаковом положении. — Прошлое было слишком мучительным, будущее — неопределенным, у них был только один миг и то, что он мог им принести. Каждый из них по отдельности получил от судьбы мучительный урок, и ни один из них не хотел причинить другому или вновь испытать такую боль, которую уже испытал.
— Что бы ни произошло между нами, я уезжаю в сентябре. Ты это понимаешь? — Голос его звучал решительно, и она кивнула.
— Я знаю, — шепнула она и сказала себе, что, как бы ни сложились их отношения, и как бы сильно она ни влюбилась в него, ей придется отпустить его. Только так и можно было его любить. Любить его означало никогда не удерживать его и всегда отпускать. Это она твердо усвоила.
Он придвинул ее поближе к себе, и они молча лежали рядом, глядя на паруса над головой. Слова
