теперь пишут. Янки поймут.
— Зато нашим понять будет труднее, — возразил Анри. — Многие не знают, что это значит.
— Самое главное ведь, чтобы янки поняли, так или нет? — допытывается Папильон.
— Нет, главное, чтобы наши поняли. Янки, не беспокойся, поймут, им переведут.
— Ладно, раз ты считаешь, что так лучше, согласен.
— Напиши на бумаге. Я посмотрю сначала, — просит Юсуф.
— Насчет букв, дружок, не волнуйся, — успокаивает его Папильон. — Я буду тебе букву за буквой подсказывать. Времени хватит, буквы-то вон какие, чуть ли не с тебя ростом.
— А потом, если нас не выследят, — продолжает Анри, — добавим: «Долой поджигателей войны!»
— «Долой войну!» — короче будет, — замечает Папильон.
— Короче, да не так точно, — говорит Юсуф.
— Это почему же? Мы ведь против войны.
— Ладно, завтра доспорим, — замечает Юсуф.
— Юсуф прав, — подтверждает Анри. — Если бы американцы развязали войну против Советского Союза, ты бы что стал делать?
— Подымется весь народ, — отвечает Папильон. — Ох, и худо американцам придется!
— Значит, бывают моменты, когда недостаточно сказать «долой войну». Вообрази, что герои Сталинграда действовали бы только по лозунгу «Долой войну!»
— Или, скажем, во Вьетнаме, — добавляет Юсуф, — в Корее или в Китае.
— У нас тут другое дело, — сердится Папильон. — Уж очень, как я погляжу, вы любите мудрить. Если мы будем так долго каждое слово обсуждать, ничего хорошего не получится.
— Не забывай, что твой лозунг протянется над портом, как заголовок над воззванием в газете, и продержится он три-четыре года. Может быть, к сожалению, наступит такой момент, когда нам придется сказать: «Все для войны!» — как в сорок пятом году. Мы сделаем все, чтобы ей помешать, но если
— Завел… — говорит Папильон, впрочем, мало убежденный словами Анри. — Напишем тебе твоих «поджигателей», не беспокойся!
— Ну и башка, — смеется Анри, нахлобучивая Папильону на глаза кепку, и делает рукой такой жест, словно намыливает ему голову. — Значит, по-твоему, длинно? Так получай в наказание еще — если у нас будет время, добавим также: «Здесь французский торговый порт».
— Да это уж будет не база подводных лодок, а плакат, — шутливо говорит Папильон. — Ты нам настоящий диктант заготовил. Хорошо, что я знаю, где в порту склад этого самого «битумастика», — на случай, если не хватит. И главное, недалеко ходить. Ведь у нас краски в обрез. А я лично с большой охотой вот какую сделал бы надпись… Короче всех ваших, без всяких обиняков. Догадываетесь? Нет? «Завтра всеобщая забастовка!» Всё! Три слова! Потому что забастовка самое верное дело. А то мы ходим вокруг да около. Боимся, что ли? Не пойму. А все прочее сверх программы, вроде закуски.
— Ну и что ж, закуска — штука полезная, — острит Юсуф. — Когда есть хочется, закуска очень кстати.
— Знаю я тебя, ты без сравнений не можешь. У вас попы красно говорят, небось, почище наших.
— Не болтай глупостей, — обрывает его Юсуф. — Всем бы хотелось настоящего обеда, а не только одной закуски. Что ж тут непонятного!
— Надо смотреть на вещи реально, учитывать наши условия, — вмешивается Клебер. — Неужели, по-твоему, достаточно сделать такую надпись, и весь народ поднимется?
— В том-то и горе, — ворчит Папильон, который всегда умеет в споре ускользнуть от прямого ответа. — Посмотри-ка на железнодорожников, как они нас, черти, подводят! Сегодня на американскую базу начали прибывать тонны и тонны бензина. Торопятся янки. Еще не кончили изгородью обносить лагерь, а ящиков туда понавезли целые горы! Не знаю, откуда везут. Но кто-то их сюда доставляет. Если бы все следовали нашему примеру, этого бы не было.
— Мы должны иметь доверие к железнодорожникам, — говорит Анри. — Увидишь, они тоже зашевелятся, и не только они. У железнодорожников могли быть свои трудности. Но когда они поймут, где у них заедает, все переменится, и нам еще придется с них пример брать. Давай разберемся. Мы стоим на определенном посту, на своем участке. А им, согласись, надо держать под наблюдением весь фронт. И если даже в данный момент мы под обстрелом, мы достаточно организованы, и именно наше дело преградить путь врагу. Будь уверен, все подымутся.
— Все это так, — прерывает их Юсуф. — Но пора идти. Мне, как вы знаете, было поручено найти наиболее короткий и надежный путь до базы. Поручение я выполнил. Войти в порт нетрудно даже через входы, охранники обычно дрыхнут. Надо остерегаться патрулей — четверо охранников несколько раз в ночь делают обход. А чтоб подняться, мы, по примеру Папильона, используем собственное добро американцев. Янки подвезли к доку башенный кран, так мы по нему и полезем. Он еще не пущен в ход, и со стрелы крана свисают канаты, которые приходятся как раз над крышей базы. Придется немножко поболтаться в воздухе, а потом прыгнуть на крышу. Дело опасное, там высоко. Но я хорошо все высмотрел, я сам прыгну первым и помогу вам. Впрочем, теперь рассуждать поздно — другого пути нет.
Они выходят из дому, захватив все свое снаряжение. До базы рукой подать — Клебер живет рядом с портом.
— Патрули и перед оградой ходят, — говорит он.
— Вот увидишь, скоро нам совсем запретят выходить по вечерам, как нацисты запрещали.
Когда ночь полна опасностей, шаги отдаются как-то особенно гулко. И ночью с особой силой чувствуешь, что у тебя отняли свободу. Свобода теперь — это твоя решимость бороться.
— Надеюсь, перекладина выдержит, — не унимается Папильон. — Там ведь добрых двадцать метров. Полетишь вниз на бетон — только мокрое место останется.
— Да ты не мудри лишнего, нам с Анри это дело уже знакомо, — говорит Клебер. — Видел на стенке мола надпись: «Франция не будет второй Кореей»? Так это мы написали.
— Эка сравнил! У мола стенки пологие, да если и свалишься, то в воду, а не на бетон.
— Ну, не скажи. Во-первых, мы оба с Анри плаваем, как топоры. И к тому же море было в ту ночь не особенно подходящее для купанья. А во-вторых, у мола откос хоть и пологий, да весь покрыт какой-то зеленой слизью и липким илом, так что мы такие фигуры выписывали, просто самим было смешно. На каждом шагу падали. И в-третьих, нас было всего двое. Когда Анри писал, я один держал веревку, а потом я пишу — он меня держит. Не забудь, что и место там открытое, ветер так и рвет. Прямо скажу, мы были рады, когда написали последнюю букву. Обошлись даже без восклицательного знака. Меня пот прошиб. К тому же мы оба промокли, вымазались с головы до пят. Я почему это говорю? Чтобы ты знал, что на мою перекладину можно положиться, и поэтому не волнуйся зря.
— Да, вот что, я забыл вас предупредить, — говорит Юсуф, когда уже подошли к портовой ограде, — здесь на вышке установлен прожектор, и время от времени им освещают весь порт, особенно входы, чтобы охранники держались начеку. А вот когда доберемся до базы, там уж будет спокойней, там темно. Даже свет маяка туда не доходит.
Все четверо бесшумно перелезли через ограду и некоторое время ползли на четвереньках друг за другом. Труднее всего было Папильону, который тащил ведерко с краской.
Когда добрались до основания крана, Анри шепнул Юсуфу:
— Все-таки, Юсуф, мне твой маршрут не очень нравится. Представь себе, что нас здесь застигнут. Наверняка скажут, что мы хотели вывести кран из строя. Для нашей организации может получиться неприятная история.
— Да ведь по крану недолго подняться. И я же тебе говорил, что другого пути нет.
— Говорил, говорил… — ворчит Папильон. — По этим чортовым раскосам очень уж трудно подыматься. Тебе хорошо, а мне не двадцать лет! И ведро с кистью у меня вдобавок.
— Дай я возьму, — говорит Клебер.
— Башмаки тоже неподходящие, — сокрушается Папильон. — С железными подковами. Обязательно поскользнусь и сломаю себе шею.
