целую кипу газет. Решительность, с которой он засунул в самый низ кипы «Черч таймс» и взялся за номер «Сан», вызвала у Анны улыбку.
Этим утром, когда она заперла дверь своего дома и с чемоданом в руке направилась к уже ожидавшему ее такси, ее нервы были почти на пределе. Тихие в ранний час улицы были белы от февральского снега; солнце еще не встало, и эти рассветные сумерки еще более усиливали тоскливое ощущение пустоты. Вся решимость Анны куда-то улетучилась. Если бы такси не ждало ее, чтобы отвезти на вокзал Виктория, к поезду до аэропорта, она вернулась бы назад, в пустой дом, навсегда забыла о Египте и, забравшись в постель, с головой накрылась одеялом.
В самолете было жарко, душновато, и у нее заболела голова. Зажатая в своем кресле, она не могла двигаться; плечо и рука соседа тесно прижимались к ее руке. За исключением кивка и полуулыбки, когда она подняла голову, чтобы взять свой поднос с завтраком, и еще одного кивка и улыбки, когда стюардесса стала разносить напитки, он больше никак не проявил желания общаться, не произнес ни слова, и это молчание уже начинало тяготить Анну. Она не стремилась к долгому, полнокровному разговору – еще совсем недавно даже сама мысль о нем вызывала у нее ужас, – но обмен ни к чему не обязывающими замечаниями время от времени разрядил бы обстановку и внес приятное разнообразие. Непрерывный гул двигателей действовал Анне на нервы. Она закрывала глаза, но так ей начинало казаться, что он становится громче с каждой минутой. Она отказалась от наушников, предложенных ей стюардессой, чтобы озвучить идущий на экране телевизора фильм. Отказался и сосед слева. Насколько могла помять Анна, скосив глаза в его сторону, он спал; книга лежала у него на коленях, разжавшиеся пальцы придерживали корешок. Это был уже не тот первый потрепанный путеводитель. Тот сосед Анны лишь наскоро пролистал, прежде чем откинуться на спинку кресла, устало потереть ладонями лицо и, казалось, тут же крепко уснуть. Глянув в иллюминатор, Анна увидела далеко внизу крошечную тень их самолета, скользящую по лазурной ряби нагретого солнцем Средиземного моря. Подумав, Анна рискнула еще раз посмотреть на соседа. Во сне его лицо стало менее привлекательным: все его черты словно бы отяжелели, обвисли, рот сложился в грустную складку. Анна снова занялась своей книгой, завидуя способности этого человека спать в таких условиях. Лететь им оставалось еще два или три часа, и каждая мышца ее тела настоятельно требовала свободы и движения.
Подняв руку к панели над их головами, чтобы направить на себя струю хотя бы чуть более прохладного воздуха, Анна вдруг заметила, что ее сосед открыл глаза и смотрит на нее. Он улыбнулся, и она изобразила в ответ некое подобие улыбки, означавшей, что она не против немного пообщаться и вместе посетовать на то, что приходится так долго находиться впритирку друг к другу. Вслед за этой гримаской Анна уже была готова произнести какую-нибудь банальную, подходящую к случаю фразу, когда сосед вдруг отвел взгляд и снова закрыл глаза.
Пожав плечами, она порылась в стоявшей в ногах дорожной сумке и извлекла из нее дневник Луизы. Она специально не притрагивалась к нему раньше, чтобы прочесть во время путешествия. Пожалуй, сейчас как раз наступил подходящий момент, чтобы начать чтение.
Листки под кожаным переплетом были из толстой бумаги с необрезанными краями, покрытой местами светло-коричневыми пятнами. Осторожно разгладив первую страницу, Анна начала вчитываться в строки, написанные изящным, со старинными росчерками и завитушками почерком.
«15 февраля 1866 года. Итак, мы доплыли до Луксора, и здесь я расстаюсь со своими спутниками, чтобы присоединиться к Форрестерам. Завтра поутру мои вещи будут перевезены на «Ибис», который, как я вижу, уже стоит здесь неподалеку. Как чудесно будет наконец получить возможность находиться одной – после того как мне пришлось в течение нескольких недель, от самого Каира, делить каюту с Изабеллой и Арабеллой и слушать их нескончаемую болтовню! Я посылаю с ними домой пакет рисунков и акварелей и надеюсь приступить к новой серии, посвященной Долине гробниц, как только это станет возможным. Британский консул обещал мне драгомана (так здесь называют переводчиков), а Форрестеры, как говорят, – милая пожилая пара, добрые люди, которые охотно позволят мне путешествовать с ними, не слишком вмешиваясь в то, что и как я буду рисовать. Дневной зной здесь, кажется, еще сильнее, чем во время нашего плавания, однако ночи приносят благословенную прохладу. Я просто жажду видеть пустыню как можно ближе и как можно долее. Нервность и тревога моих спутников, не оставлявшие их на протяжении всего пути сюда, удерживают нас вблизи корабля, а мне не терпится приступить к моим занятиям на суше».
Анна задумчиво подняла глаза от дневника. Она никогда не видела пустыни. Никогда не бывала ни в Африке, ни на Ближнем Востоке. Можно себе представить, какое разочарование – не иметь возможности заняться зарисовками, потому что твои спутники нервничают. Анне было знакомо это чувство: отправляясь куда-либо с Феликсом, она не имела ни времени, ни возможности как следует ознакомиться с посещаемыми местами. Поерзав в кресле и постаравшись устроиться хоть чуточку поудобнее, Анна вновь обратилась к дневнику.
– Луиза, дорогая! – Арабелла, вся в пене белых кружев и льняного батиста, на котором путешествие успело оставить кое-какие следы, вбежала в каюту. – Сэр Джон Форрестер здесь. Он приехал забрать тебя на свою яхту.
– Это не яхта, Арабелла. Это называется «дахабея».
Луиза была вполне готова: ее чемоданы, саквояж и аккуратно упакованные рисовальные принадлежности уже лежали на палубе в ожидании переезда. Надев широкополую шляпу из черной соломки, Луиза подхватила маленький чемоданчик, стоявший на ее койке.
– Ты придешь проводить меня?
– Конечно! – хихикнула Арабелла. – Ты такая храбрая, Луиза! А вот я просто не могу себе представить, какие ужасы еще предстоит тебе пережить до конца путешествия.
– Не будет никаких ужасов, – немного резко ответила Луиза. – Оно будет весьма интересным.
Крепко прихватив свободной рукой пышные юбки, она поднялась по трапу и оказалась на палубе, залитой ослепительным солнечным светом.
Сэр Джон Форрестер оказался высоким, крайне худым человеком под семьдесят, одетым в тяжелую твидовую куртку и брюки гольф. Единственной уступкой местному климату был белый пробковый шлем, который он снял, приветствуя Луизу.
– Миссис Шелли? Счастлив познакомиться, – с учтивым поклоном произнес он, а ярко-голубые глаза из-под лохматых седых бровей окинули молодую женщину проницательным, оценивающим взглядом. Поздоровавшись с ее спутниками, он приказал двум темнокожим нубийцам, прибывших с ним, перенести багаж Луизы в пришвартованную к пароходу фелюгу.
Теперь, когда наконец наступила так долго ожидаемая минута, Луиза вдруг занервничала. Она за руку попрощалась с мужчинами и женщинами, которые были ее спутниками на протяжении нескольких последних недель, кивнула головой матросам, наградила чаевыми свою каютную прислугу и, наконец, повернулась к парусному суденышку, которое должно было доставить ее на борт «Ибиса».
– Будьте осторожны на трапе, дорогая моя. – Сэр Джон подал ей руку, чтобы помочь. – Когда спуститесь, садитесь, где вам будет угодно. Вон там. – Точность указующего движения его пальца противоречила любезной расплывчатости приглашения.
Поплотнее обернув вокруг бедер юбки и придерживая их настолько высоко, насколько позволяли приличия, Луиза стала нащупывать трап ногой, обутой в высокий коричневый ботинок. Внезапно откуда-то снизу протянулась темная рука и, схватив ее ногу за щиколотку, поставила ее на первую перекладину. Луиза закусила губу и, подавив инстинктивное желание ударить этой ногой человека, позволившего себе подобную вольность, как могла быстро спустилась в лодку со слабо похлопывающим на ветерке парусом. Двое матросов-египтян приветствовали ее улыбками и поклонами. Луиза пробралась к месту, указанному ей сэром Джоном; он спустился вслед за ней, и через несколько мгновений фелюга уже рассекала мутную воду, направляясь к «Ибису». На палубе парохода Арабелла под розовым кружевным зонтиком махала платочком на прощание.
«Ибис», к которому они приближались, был одним из тех изящных частных судов, что частенько плавали вверх и вниз по Нилу. Он был оснащен двумя косыми парусами, а управлялся при помощи румпеля,
