которого не видно, чтоб под одеждой или вообще болело внутри.
– Вот как, – говорит она.
Да, думает Юн, вот так. Он глядит на дорогу перед собой и чувствует, как мышцы глаза сжимаются и отпускают, сжимаются и отпускают, гораздо чаще, чем он думал, безостановочно. Он не пытается унять тик. Он поворачивается вполоборота на сиденье, упирает подбородок в грудь и подтягивает под себя ноги, насколько это возможно, чтоб не испачкать сиденья башмаками. Глаза он закрывает, он теперь пассажир космической ракеты, летящей на другую планету.
– Не спи. Раз я не могу спать, то и ты не должен.
Он разлепляет глаза и смотрит на нее сбоку. Это она глупости говорит, думает он. И спрашивает: что значит, что она не может спать. Она отвечает, что сама не знает, почему это так, но когда она закрывает глаза, говорит она, то ничего не происходит, словно чего-то не хватает, она не чувствует достаточной усталости, говорит она. У меня так никогда не бывает, роняет Юн. А моя мама говорит, что человек может заснуть в любой момент, надо только научиться правильно расслабляться.
Он снова закрывает глаза. Она все разговаривает. Он представляет себе, что свет и точки, которые мелькают перед глазами, это новая галактика и думает, что ему теперь делать: то ли искать место для посадки, то ли готовиться к жестокой схватке. Затылок чешется, но почесать его сил нет. Он слышит, что она бубнит себе под нос песню. Это раздражает Юна, но он решает не отвлекаться, он должен собрать всю силу в ударный кулак. В этот миг его корабль взрывается в звездной буре и развеивается в космосе как пыль.
– Отличная музыка, – говорит Том.
Она кивает. Барменша ставит перед ней стакан пива, она расплачивается. Его стакан почти пуст. Она смотрит на Тома и слизывает пену, которая пузырится и лопается на губах. Глаза у него огромные и странные. В уголке одного глаза – сонная пелена. Рот узкий и кажется мягким и податливым.
Она поворачивается спиной к стойке, прислоняется к ней. Он изучает содержимое стакана, завиток белых волос свесился на щеку и дергается вверх-вниз, как поплавок. Она представляет себе, как они бегут, раскрыв объятия, навстречу друг дружке через широкую площадь в большом городе или через разбитую дорогу, через заросшие пути, он подхватывает ее и кружит, кружит, они смеются, а вокруг светло и тихо. Она тоже потупила взгляд, ее тянет рассказать ему, что ей привиделось, но что-то останавливает ее. Не надо разговорами ломать настроение, думает она.
Пол дощатый и кажется старым. Он был выкрашен в красно-коричневый цвет. А ботинки у него черные, на толстой подошве. Вдруг сбоку кто-то, прокладывая себе дорогу, толкает ее так, что она чуть не падает и утыкается в него. Она роняет сумку, лицом прижимается к его свитеру, а рукой попадает ему в пах. Чувствует, как напрягается член. Тут же наклоняется подобрать сумку. Он наклоняется тоже. Они сталкиваются лбами. Он одной рукой берет ее за подбородок и разворачивает лицо к себе. Его глаза совсем близко.
– Ты не ушиблась?
Она качает головой, моргает, запрокидывает голову, смотрит в потолок.
– Что случилось?
В его голосе она слышит тревогу.
– Так много всего, – говорит она чуть слышно.
И чувствует, что еще секунда, и она выложит ему все-все. До донца. Что для нее значит, что он у нее есть. Какое это счастье.
– Что ты сказала? – Он наклоняется поближе. – Говори громче!
Нет, нет, думает Вибеке, подожду– Не дай Бог порвать то хрупкое, что между нами сплелось. На этот раз я сумею помолчать. Единение душ пестуется в тишине, пока не окрепнет настолько, чтоб выдержать поверхностную приблизительность слов.
– Дымом глаза разъело, – говорит она и смотрит на него пристально, пытается взглядом рассказать правду. – Я не привыкла, чтоб было так накурено.
Юн просыпается от того, что чувствует на лице теплый воздух со странным запахом, и открывает глаза. Женщина в белом почти что навалилась на него, это ее дыхание такое теплое. Он видит, что машина стоит, кругом темно, так темно, что снег светится, теперь, посидев минуту зажмурившись, он видит это. И думает, что на самом деле довольно светло.
– Ты уделал слюнями все сиденье.
В голосе сквозит усталость. Он чувствует, что тело одеревенело, как после долгого сна. Во рту сухость. Бумажным полотенцем, которое он скомкал в руке, он утирает левую щеку, подбородок, шею. Он трет и чувствует присохшую холодную рвоту.
– Такое со мной первый раз, – говорит он. – Мы давно тут стоим?
Он думает, что если недолго, то он не успел ничего сказать во сне. С ним такое случается, но ни к чему, чтоб она слышала, что он там может наговорить. Он напрягается, чтоб не моргать.
– Не знаю.
Она вытаскивает из пачки, лежащей в перчаточнике, сигарету, раскуривает ее, снова откидывается назад, упираясь затылком в подголовник. Она пускает дым колечками, вперившись в дорогу. Урчит печка. Он представляет, что они в стеклянном шаре, Вибеке подарила ему такой по-настоящему старинный, времен детства ее мамы, он стоит у него на столике, и если перевернуть его вверх тормашками, то на крохотные домики внутри сыплется белая крупа, похожая на снег.
– Может, с четверть часа, плюс-минус. Сигарету хочешь?
Чудная, думает она, она ведь знает, сколько мне лет. В школе говорят, что от курения умирают. Он сообщил это Вибеке, а она ответила что-то типа того, что некоторые должны умирать, чтоб другие жили и радовались.
– Курит моя мама, – говорит Юн.
– От курева лысеют, – говорит женщина, тыча в свой ежик, и смеется.
– Моя мама нет. У нее жутко длинные черные волосы, до пупа.
Если дышать носом, а рот закрыть, то наглотаешься дыма меньше, думает он. Ну хотя бы не будет такого вкуса во рту.
– И еще у нее алмазик в носу, да? – говорит женщина.
– Да, – говорит Юн. – Но он фальшивый, просто блестит так же. Она говорит, что купит себе настоящий, когда разбогатеет. А вы знаете мою маму?
– Я ясновидящая.
– Это как?
– Это когда человек видит третьим глазом, что происходит с чужими людьми. Но это секрет.
Он ей не верит, но не говорит этого вслух.
Она затягивается и отдает сигарету ему. Он поднимает руку и захватывает сигарету двумя пальцами, указательным и безымянным. Она накрывает его руку своей. Он толкает сигарету поглубже в рот и делает вдох. От ее пальцев идет слабая вонь, видно, она мажется кремом. Он выдыхает дым, выдыхает прямо себе и ей в руку. От дыма все перед глазами сереет. Но он не кашляет. Курение не убивает его на месте, как он верил раньше. Так он, что ли, начал курить? Не сводя с него глаз, она отнимает свою руку. Пока она раскуривает сигарету себе, он делает ползатяжки. Она откидывается на сиденье, он тоже. Они глядят прямо перед собой, в лобовое стекло, на засыпанную снегом дорогу. С тех пор как он проснулся, не проехало ни машины. Юн сжимает сигарету большим и указательным пальцами, он думает, что и права надо теперь получить.
Вокалистка цедит что-то в микрофон грудным голосом. Концерт окончен. Народ хлопает, девушки на крохотном подиуме начинают паковать свои инструменты. Ставят диск. Музыка спокойная, похоже на джаз, думает Вибеке. Рыжая девица засовывает бас-гитару в чехол из овчины. Вибеке смотрит на Тома, он закрыл глаза и тянет пиво из нового стакана. Стоит он в прежней позе, спиной к стойке. Вибеке спрашивает его, о чем он думает. Не похоже, чтоб он расслышал ее слова. Она подается вперед, поднимается на цыпочки и повторяет вопрос ему в ухо.
– О лете, – отвечает он, не разлепляя глаз.
Вот как, восхищается Вибеке. Она сама думает о лете, она не видела поселка без снега и ей любопытно,
