Интенсивность информационной работы возрастала всякий раз, когда происходили значимые для партии и страны события на международной арене и внутри СССР.
Достаточно характерной является реакция органов госбезопасности на обострение болезни, а затем и смерть основателя советского государства В. Ленина.
В ночь с 6 на 7 марта 1923 г. происходит резкое ухудшение состояния здоровья председателя Совнаркома, а еще через три дня — 10 марта новый приступ приводит к параличу правой половины тела вождя[653].
На заседании Политбюро ЦК РКП(б) принимается решение о публикациях в газетах бюллетеней о состоянии здоровья В. Ленина[654].
При этом руководители партии отдавали себе отчет, что может последовать не просто негативная реакция в различных слоях населения, но и антиправительственные проявления, обусловленные воображаемой растерянностью власти и возникновением борьбы за лидерство.
По указанию ЦК партии в ГПУ создается оперативная тройка для рассмотрения поступающей с мест информации и, если того потребует обстановка, оперативного вмешательства в ситуацию. В тройку вошли: начальник Секретного отдела Т. Самсонов, руководитель Московского губернского отдела ГПУ и одновременно Особого отдела МВО Ф. Медведь и заместитель начальника Контрразведывательного отдела Р. Пиляр[655].
На своем первом заседании 11 марта 1923 г. члены тройки приказали руководителям подразделений выделить ответственных сотрудников, обязанных незамедлительно действовать в кризисной ситуации. От Особого отдела ГПУ это были помощник начальника Л. Мейер и заместитель начальника ОО МВО Горев. Им поручался контроль за войсками московского гарнизона, охраной складов с оружием, радиостанций, а также фильтрация охраняющих Кремль курсантов школы ВЦИК и удаление сомнительных элементов из их числа. Все решения, проводимые в рамках «тройки», докладывались фактическому руководителю ГПУ И. Уншлихту, а последний передавал информацию в Политбюро ЦК РКП(б).
В один день с «тройкой» (11 марта) по указанию ЦК создается и Центральный оперативный штаб и районные комендатуры МВО. Возглавил временную структуру начальник штаба МВО и комендант Москвы Яковлев[656].
Начальник СОУ ГПУ В. Менжинский отправляет во все полномочные представительства, губернские и особые отделы шифротелеграмму, в которой требует «усилить до максимума наблюдение в армии и флоте, в частности по отношению к комсоставу и техническим частям»[657].
13 марта 1923 г. рассылается еще одна телеграмма, уже за подписью И. Уншлихта, как реакция на официальное правительственное сообщение от 12 марта об ухудшении состояния В.Ленина. «Временный уход т. Ленина, — говорилось в шифровке, — несомненно может вызвать в стране целый ряд осложнений. В первую очередь захотят использовать это положение контрреволюционеры, сея панику и провоцируя слухи среди населения… Возможны попытки активного выступления внутри страны контрреволюционных групп»[658].
Учитывая изложенное, ГПУ требовало активизировать работу, быть ближе к красноармейской массе.
Практически аналогичной была реакция органов госбезопасности и в январе 1924 г. в связи со смертью В. Ленина.
Ф.Дзержинский, назначенный председателем комиссии по организации похорон председателя СНК, прежде всего посчитал нужным мобилизовать все силы ОГПУ, а особистам указал в своей телеграмме на необходимость содействовать командованию в поддержании морального духа армии[659].
Теперь оперативный штаб ОГПУ возглавил Г. Ягода — заместитель начальника СОУ и руководитель Особого отдела. По нескольку раз в день проходили заседания штаба, на которых оценивалась поступившая с мест информация. Особое внимание, безусловно, уделялось частям Московского гарнизона. Начальник Особого отдела 14-й Московской дивизии доложил, что «связь по частям с осведомителями налажена. Прием производится беспрестанно. На конспиративных квартирах установлено дежурство. Сводки будут предоставляться к 11.00 утра и 10.00 вечера каждый день»[660].
По подсчетам Краснодарского историка А. Рожкова, в траурные дни были задействованы все осведомители в 26 воинских соединениях и воинских частях, в 31 военном учреждении (включая РВС СССР, Штаб РККА, Морской штаб Республики), в 8 военно-учебных заведениях и курсах, на 19 объектах военной промышленности в Москве и ближайшем Подмосковье[661].
Согласно директивам командования МВО, согласованным с Особым отделом, все воинские части переводились на казарменное положение, увольнения запрещались. Это позволяло снизить вероятность распространения слухов, не допустить фактов агитирования военнослужащих в антиправительственном духе со стороны враждебных элементов из числа гражданских лиц. Одновременно казарменные условия давали возможность активнее задействовать негласный аппарат для максимально быстрого получения нужной информации. Как еще один источник получения информации о политических настроениях красноармейцев, использовался досмотр корреспонденции военнослужащих подразделениями отдела политконтроля (ПК) ОГПУ.
В целом, ничего настораживающего чекисты не выявили. Основным лейтмотивом высказываний бойцов и младшего комсостава и содержанием их писем было неподдельное сожаление о кончине «вождя пролетариата» и опасение, что внешние силы могут пойти на военную авантюру против нашей страны и разразится новая война[662]. Командный состав больше тревожили возможные кадровые перемещения в РККА Никаких антиправительственных проявлений в войсках особистами зафиксировано не было. Указанная выше реакция основной массы военнослужащих на такое важное политическое событие, как уход из жизни основателя советского государства, не дает еще оснований для вывода об эффективной борьбе особых отделов, а также политических и командных кадров с негативными проявлениями в войсках. Скорее другое. Вполне спокойная обстановка и отсутствие резких антисоветских действий со стороны красноармейцев (в большинстве своем крестьян) объясняется относительно успешным развитием (в рамках НЭПа) сельского хозяйства 1923 г. Именно тогда впервые был возобновлен экспорт хлеба[663]. В течение 1922–1923 гг. высшие органы государственной власти неоднократно возвращались к регулированию продовольственного налога, стремясь избежать обострения обстановки на селе. В мае 1923 г. появился декрет о едином сельскохозяйственном налоге, позволявшем крестьянам частично рассчитываться деньгами. В июле того же года на основе ряда декретов некоторые льготы получили бедняки с целью облегчения их налоговых обязательств.
Что же касается оперативной деятельности, то оценивая период 1922–1923 гг., заместитель начальника ОО ОГПУ Р. Пиляр отмечал на Втором Всероссийском съезде особых отделов, что «места занимались только писаниной… оперативной работы никакой, сама работа… стала поверхностной, агентура разбухла в ущерб качеству, осведомление стало казенное»[664]. Поэтому говорить об активном влиянии чекистов на обстановку в войсках не приходится.
По-другому и быть не могло в условиях реформирования особых органов и медленного (в силу различных причин) восстановления их боевитости.
Однако события развивались независимо от того, готовы ли к ним были органы госбезопасности. Период с конца 1923 по начало 1924 г., с точки зрения обеспечения политической лояльности армии существовавшему режиму, был достаточно опасным.
Международная обстановка серьезно обострилась уже во второй половине 1923 г. Надвинулась опасность новой войны. Деятели Коминтерна усиленно готовили «германский Октябрь». В советском руководстве рассматривался даже такой вариант развития событий, когда части Красной армии могли быть двинуты на помощь немецким коммунистам через территорию Литвы и Польши. В связи с этим принимались некоторые подготовительные решения, продиктованные условиями того или иного политического момента. В то же время результаты обследования войск и штабов специальной комиссией ЦКК РКП(б) показали, что «Красная армия боеспособной силы не представляет»[665].
В связи с резким ухудшением здоровья В. Ленина и осознанием другими руководителями большевистской партии, что к активной деятельности он уже не вернется, обострилась борьба за лидерство. Основными претендентами на власть являлись глава военного ведомства Л. Троцкий и поддерживаемый
