— Брат мой, — обратился один монах к другому, — давайте передохнем и дождемся наших друзей.
— Подождем… малыш должен все сделать… тогда и свершится чудо, — ответил второй монах. — Но страшные времена наступили, брат мой… Сколько жертв, сколько крови… По-моему, уж лучше лить доброе вино, чем кровь людскую…
— Брат Любен, эта кровь угодна Господу, помните!
— Конечно, конечно… Но, знаете, в гостинице «У гадалки» я чувствовал себя поспокойнее… а потом, вдруг какая-нибудь шальная пуля… всякое бывает…
Пока монахи беседовали, причем брат Любен все жаловался, а брат Тибо сурово наставлял его, оба Пардальяна, могильщик и маленький Жак Клеман подошли к свежей могиле.
— Вот здесь похоронена твоя мама, — сказал мальчику могильщик.
Взволнованный малыш остановился перед могилой и прошептал:
— Мама… а какая она была?..
— Так ты ее никогда не видел? — спросил растроганный шевалье.
— Никогда… но я знаю, ей понравятся мои цветы. Малыш развернул сверток, вынул искусно сделанные цветущие ветки боярышника и начал старательно втыкать их в мягкую землю. Когда Жак Клеман закончил, над могилой словно вырос куст боярышника и по мановению волшебной палочки расцвел в середине августа. Шевалье почувствовал, что не может сдержать слез над могилой матери Жака Клемана, над могилой несчастной Алисы де Люс, похороненной вместе с Панигаролой!
Малыш взглянул на Жана, увидел слезы на его глазах, подошел к шевалье, взял за руку и серьезно произнес:
— Вы заплакали над маминой могилой — я этого никогда не забуду… А как вас зовут?
— Шевалье де Пардальян, — ответил Жан, — хочешь, малыш, я провожу тебя обратно в монастырь?
— Нет… не надо, я и один не боюсь… я еще тут постою, поговорю с мамой…
— Ну, прощай, малыш.
— До свидания, господин шевалье де Пардальян. Пардальян-старший взял сына под руку, и они покинули кладбище Избиенных Младенцев.
Два монаха тем временем продолжали ожидать у ворот кладбища. Через полчаса из ворот вышел маленький Жак Клеман; увидев малыша, брат Тибо тут же отдал какие-то распоряжения Любену. Недовольный Любен заныл:
— Да зачем мне туда идти… еще затолкают, а то и убьют в свалке…
— Брат Любен, мужайтесь, крепитесь… а я возвращаюсь в монастырь — надо же кому-то проводить малыша…
Любен глубоко вздохнул; его жирные щеки начали подрагивать от страха.
— Ну не волнуйтесь, брат Любен, — напутствовал товарища Тибо, — а вот кстати и подмога — fratres ad succurendum…[8] Пора действовать!
С этими словами брат Тибо взял Жака Клемана за руку и удалился.
Действительно, к воротам кладбища приближались fratres ad succurendum — человек пятьдесят оборванцев с жульническими физиономиями. Проходя мимо них, брат Тибо сделал ободряющий знак и быстро исчез.
— Ну, конечно, — жалобно застонал Любен, — как распить бутылочку у метра Ландри, так вместе, а как провернуть опасное дело, так врозь… он-то в монастыре спрячется, а меня препоручает заботам Провидения…
И брат Любен решительно вошел в кладбищенские ворота. Банда оборванцев проследовала за ним на некотором расстоянии.
Брат Любен двинулся прямо к могиле Алисы де Люс.
— Что вижу я! — воскликнул он звучным голосом. — Боярышник расцвел!
И упав на колени и воздев руки к небу, монах заорал:
— Чудо! Чудо! Славен будь Господь!
— Чудо! Чудо! — завопили окружающие, включаясь в комедию.
— Господь выразил волю свою!
— Смерть еретикам!
Через несколько мгновений крики прекратились, и Любен затянул «Те deum»; его поддержали все, кто был на кладбище. Весть о чуде молниеносно облетела весь квартал. Люди стекались к кладбищенским воротам, толкались у могил. Через четверть часа огромная толпа заполнила кладбище, и каждый мог убедиться, что куст боярышника действительно расцвел в августе!..
Брат Любен сорвал весь боярышник, не оставив ни веточки. Дюжина молодцов подхватила монаха с букетом и водрузила на плечи. Их надежно окружили те самые оборванцы, которых брат Тибо назвал fratres ad succurendum. И процессия двинулась в путь. Ее благословляли по дороге священники, к ней присоединялись многочисленные монахи.
Брат Любен, сиявший от гордости и лоснящийся от жира, объездил на чужих плечах пол-Парижа, прижимая к груди букет Жака Клемана. При его появлении религиозный пыл вспыхивал с новой силой; гугенотов резали еще ожесточенней; великая бойня продолжалась.
Вот так произошло чудо с боярышником…
XLI. Бешеные псы
Два Пардальяна решили выполнить намеченный план, добраться до порта Барре, а оттуда спуститься по Сене на лодке: около пристани их всегда было достаточно. Но едва они покинули тихий оазис кладбища, как тут же попали в разъяренный людской поток: они намеревались пойти вверх по набережной, но ураган отшвырнул их к Лувру. Неожиданно для себя они очутились у основания Деревянного моста, потом на мосту, затем на левом берегу… Так Пардальяны переправились через Сену.
Людское море понесло их в левую сторону, и они оказались в лабиринте переулочков, выходивших ко дворцу Монморанси. И здесь в раскаленном от пожаров воздухе, как и на правом берегу, звенели колокола, стонали умирающие, гремели выстрелы.
Отец и сын, не смотря по сторонам, неслись, ведомые лишь собственным чутьем… Так пробирались они сквозь кровь и пламя, и вокруг разыгрывалась великая эпическая трагедия…
Они оказались на маленькой площади. Вдруг отец схватил Жана за руку, резко остановил его и что-то показал. Шевалье взглянул и содрогнулся, такое страшное зрелище представилось глазам его. А Пардальян-старший голосом, в котором чувствовалась ненависть, произнес:
— Ортес! Ортес д'Аспремон!.. Значит, и Данвиль бродит поблизости!..
— Будь он проклят! — вырвалось у шевалье.
Действительно, они встретили Ортеса, первого помощника маршала Данвиля во всех темных делах, преданного своему господину душой и телом.
В эту минуту из соседнего дома выбежала на площадь женщина, видимо, гугенотка, растрепанная, полураздетая.
— Пощадите! Пощадите! — жалобно кричала несчастная, а за ней неслась дюжина фанатиков.
Женщина, молодая и красивая, кинулась в ноги Ортесу и умоляюще протянула к нему руки:
— Смилуйтесь! Пощадите! Не убивайте!
Злобная улыбка скривила губы виконта. Он поднял хлыст, дотронулся им до лица женщины, а потом звонко щелкнул хлыстом в воздухе и крикнул:
— Пиль, Плутон, Прозерпина! Пиль! Хватайте ее!.. Два огромных пса с окровавленными мордами ринулись на женщину. Она вскрикнула и упала навзничь, а собаки накинулись на несчастную. Клыки Плутона вцепились ей в горло, зубы Прозерпины мертвой хваткой впились в грудь… Потрясенные Пардальяны увидели, как за несколько секунд тело жертвы превратилось в кровавое месиво. Кровь хлестала струей, а оба пса с рычанием рвали человеческую плоть.
